— Зачем одним пальцем, когда у нас есть настоящий Чижик! — донесла на меня Надя. — Чижик, девушки скучают, девушки хотят танцевать!
Предчувствие меня не обмануло.
— Только не оперу, — сделал заявку простой Конопатьев. — Шизгару можешь?
— Чижик всё может! — уверенно сказала Надя.
— И даже более того, — подтвердила Ольга.
Пришлось отложить салатик, встать и перейти к «Петрову».
Открыл крышку. Пробежался по клавишам. Состояние приличное, значит, кто-то не забывает о настройщике. А раз не забывает, то и сам играет, и играет хорошо. Да чего гадать, сам Сеня и играет. Достаточно на руки посмотреть. Но то ли стесняется, то ли умный: хочет пить, есть и танцевать, а играют пусть другие. Ладно, я не стесняюсь. И танцевать не очень-то и хочу. То есть танцевать я бы не прочь, танго, вальс или пасадобль, но ни тряска, ни топаталка, два общенародных танца, меня не увлекают. Да и тесно здесь.
Я начал одним пальцем: чижик-пыжик, где ты был? Поиграл минуту, и, видя вытянутые лица, решил более не дразнить, и устроил танцевальный марафон. Играл румбу и ча-ча-ча, камаринскую и яблочко, твист и танго, вальс и блюз, и, конечно, между ними вставлял свою версию «Венеры», то есть «шисгары» в русской транскрипции. Можно медленно потоптаться, можно быстро потрястись, а можно просто выпить рюмку водки. Но и в камаринской, и в танго, и в фокстроте, и уж, конечно, в Шисгаре даже не самое искушенное ухо могло услышать пение чижика.
Такая вот импровизация, которая закончилась на двадцать шестой минуте.
Аплодисменты. То есть похлопали. Оценили и отблагодарили.
И тут вспыхнул свет.
— Великая сила искусства! — сказала Персидская Кошечка. — Чижик побеждает тьму!
— Наш Чижик устал, нашему Чижику нужен отдых, — запрыгали вокруг меня Лиса и Пантера, обмахивая пот с моего чела кружевными платочками.
— Садись, Чижик, садись за стол! Тебе — самое лучшее, — сказал Суслик, пододвигая ко мне кусок торта с розочкой.
— И водки! — потребовал Женя. — Нужно выпить водки!
Судя по пустой бутылке, водка тоже не простаивала. Но я отказался:
— Водка с тортом — это перебор. Хватит и чая.
— А я не с тортом, я с салом. Из села прислали. Знаете ли вы украинское сало? О, вы не знаете украинского сала, если не торопитесь отрезать добрый шматок!
Лиса налила чашку чая и церемонно подала мне.
— Пей, Чижик, пей, тебе чай полезен.
Включили телевизор. «Огонек» кончился, шел концерт зарубежной эстрады. Восточноевропейской. Польша, Болгария, Чехословакия. Братья-славяне.
— И тебе это нравится, Чижик? — простой Конопатьев открыл вторую бутылку водки.
— Нравится.
— Так ведь мура, серость и отсталость.
— Я так не думаю, — а Карел Готт из телевизора меня поддержал. За ним Киркоров.
— Тебе что, битлы не нравятся?
— Мне много чего нравится, Женя, — и я встал из-за стола. — Я на минутку. Помыть руки.
Вышло минуты две, даже две с половиной. Возвращаясь (квартира-то немаленькая), услышал звуки паники. «Он задыхается!» «По спине, по спине бейте!», «Да сделайте же хоть что-нибудь!»
Я поспешил.
Конопатьев стоял у стола, держась за горло, а в спину ему стучали и хлопали все по очереди. Такое было впечатление. Нет, стучала одна Гурьева.
— Погоди, — я отстранил её, встал позади Жени, обхватил — кулак левой руки «под ложечку», большим пальцем к животу, правую руку поверх левой. — Не бойся, недолго осталось, — сказал на ухо Жени, вышло двусмысленно, но резко нажал обеими руками — в живот и вверх. Под диафрагму. Ещё и ещё.
Плюх! Изо рта выскочил шматочек сала. Так и знал.
Кондратьев задышал.
— Сядь. Рот открой. Открой рот, я говорю, — и пальцами залез ему в пасть. Вдруг что осталось? Нет, ничего.
— Посиди спокойно, всё кончилось, — и я ушел мыть руки заново. Мыло у Юрьева хорошее, вода тёплая, отчего ж не помыть.