Зимний престол

Боян вместе со всей дружиной уехал из Киева еще зимой, по санному пути, и сейчас, должно быть, уже находился у себя, в Малом Преславе. Обдумав дело, Мистина и Эльга решили молчать о том, что он послал грекам весть о походе, но дальше терпеть «этого змея двухголового» у себя под боком Эльга отказалась. Понимая, что был на волосок от смерти, Боян даже с благодарностью согласился уехать, но просил княгиню и Свенельдича дать ему слово, что они не умышляют зла на Огняну-Марию и ее дитя. Его заверили, что жизни их ничто не угрожает, и Боян тронулся в путь. Переночевал в Витичеве, простился с сестрой, но тоже умолчал об истинной причине своего отъезда. Теперь Огняна-Мария с радостью предвкушала новую встречу со всей родней, а Эльга, не менее довольная, оставалась в Киеве.

– Век бы больше ее не видать, – шепнула княгиня Мистине, когда киевская часть войска рассаживалась по лодьям.

– Как скажешь, – шепнул он в ответ, обнимая ее на прощание.

В последние мгновения Эльга обняла и Ингвара – впервые за два года. Он подошел к ней с лицом торжественным и суровым, будто исполнял обряд, и она обняла его с чувством, словно передает благословение – из рук своих кладет на его плечи, запечатлевает с поцелуями на щеках. Ингвару исполнилось двадцать пять лет, но по виду можно было дать и тридцать. Заботы и постоянные разъезды последних лет заставили его сильно возмужать, и теперь он уже не напоминал отрока, ради дерзкой шутки присевшего на Олегов стол. Это был зрелый муж, хорошо понимавший, какой груз лежит на его плечах, и полный решимости нести его до конца пути.

Он не знал, что ждет его впереди на этот раз. Связь Бояна с Феофаном, укрывательство сговора княгиней и побратимом так и остались от него тайной. Пристально вглядывался он в спокойное лицо Эльги. Совсем с другими чувствами провожала она его в первый поход, ровно два года назад! Когда они еще были единой плотью и единым духом, как говорят у христиан. А теперь? Кто она ему, эта величавая женщина в расцвете молодой красоты, с глазами цвета смарагда?

– Что – меня убьют, тебе и горя не будет? – усмехнулся Ингвар негромко, чтобы не слышали люди на причале. – А если его? – шутливо он показал на Мистину, постоянного соратника Эльги на время отъездов самого князя.

– И ты, и он, и все русы – вы вернетесь живыми, невредимыми и с успехом! – Будто заклиная удачу, Эльга положила руки ему на грудь.

– В воде видела?

– В воде, в огне, в полете птичьем, на лопатке бараньей. Верь мне, княже. На сей раз ты с победой вернешься, и будет род наш славен, покуда солнце сияет и весь мир стоит.

– Спасибо, коли так! – Ингвар поклонился ей в ответ на благословение.

Уверенный вид княгини придавал ей сходство с самой Мокошью, владычицей судеб. И оттого Эльга казалась ему далекой, как совсем чужая женщина. Неужели их пути разошлись насовсем? От этого чувства щемило сердце и даже предстоящий долгожданный поход не радовал. Казалось, здесь, на киевских горах, остается душа всего света белого, и тому, кто не владеет ею, никакие приобретения не пойдут впрок.

А поймав взгляд побратима, Ингвар понял: тому тоже нелегко. Стоя на корме собственной лодьи, среди своих телохранителей, Мистина улыбался, махал пестрой толпе на причалах, но глаза его были как закрытые окна.

Что такое? Как проснувшись, Ингвар смотрел на Мистину – неужели этот рослый, богато одетый для проводов, уверенный воевода – его побратим и давнейший друг, тот, кого он помнит, сколько себя самого? Тот, кто знал малейшие его помыслы и устраивал важнейшие его дела? В последние годы Ингвар по полгода его не видал: если один уезжал из Киева, другой оставался «на хозяйстве», а встречались они весной и осенью мимоходом, будто Заря и Месяц в песнях. А теперь Ингвар вдруг осознал: да он едва знает этого человека. Чего Свенельдич на самом деле хочет, чего добивается?

Тот давно ушедший в прошлое день в Боспоре Фракийском разделил побратимов огненной чертой: раны и ожоги зажили, но ничто уже не будет так, как было…

В лодьях среди дружины Мистины сидел и печенежский князь Едигар. Полтора года он прожил в Киеве в заложниках и вот теперь, по уговору с его братом Ильбугой, должен был получить свободу. К месту встречи войск Ильбуга пригнал двести коней: половина назначалась Ингвару, половина – Мистине. Несколько дней оба князя – русский и печенежский – осматривали табун, чтобы подтвердить ценность выкупа. Киевские оружники шутили меж собой: видать, Ильбуга своих баев пришлет Едигара осмотреть, что возвращают таким же, каким взяли.