Зимний престол

– При таком ветре греки не станут палить! – К удивлению Мистины, Эскиль поддержал древлянина. – Потому что смесь легко может отбросить на них. Они правы, – он кивнул на двоих отважных бояр, – давайте спустим скутары. Мы возьмем их.

Пару мгновений Мистина обдумывал это безумное предложение – что оно даст в случае успеха. А греки, будто услышав их разговор, развернулись и пустились обратно на запад.

– Тьфу, тролль тебе в Хель! – Добрин плюнул на песок и выругался, повторяя слова, которые сотни раз за это лето слышал от наемников. – Ушли, паскуды. Вы бы еще дольше тут рядили…

Мистина невольно рассмеялся, видя его досаду об упущенной добыче. Та же досада отражалась на лицах отроков вокруг. Тех самых людей, что всего дней десять назад едва ушли живыми из страшной битвы, где противостояли вчетверо, как оказалось, превосходящим силам патрикия Иоанна Куркуаса. Из тех часть составляли катафракты, тяжелая конница, чьим одоспешенным воинам на боевых конях, с длинными пиками русы могли противопоставить лишь боевые топоры, круглые еловые щиты и свою доблесть. Несколько тысяч их осталось лежать на поле, несколько тысяч ушли ранеными. Но русы не чувствовали себя проигравшими и уже, оправившись, готовы были отстаивать свою добычу и честь.

Дозор на горе наблюдал за хеландиями, а Мистина вновь, как три месяца назад, собрал бояр на совет. В тот вечер после огненной битвы перед ним сидели сорок шесть разноплеменных «лучших мужей» с их родичами-подручными. За три месяца вожди, как и сами дружины, заметно поуменьшились в числе. Где-то в Вифинии, среди оливковых рощ, пал, попав в засаду, черниговец Буеслав, в долине Гипия сложил голову Ярожит – деверь сестры княгини Эльги, в Гераклее в числе прочих умер от нутряной хвори Жизнята, из киевских Избыгневичей, родичей княжьего семейства. С десяток бояр не вышли из битвы под Гераклеей. Теперь на Свенельдича смотрели в ожидании его слова всего двадцать три человека. И, отмечая, что среди них нет Хавстейна, Мистина снова ощущал тоску потери. Не обладая особо чувствительным сердцем, он за эти месяцы привязался к немолодому наемнику – немногословному, решительному и надежному. Поручив ему что-либо, Мистина мог больше об этом не думать – а это очень ценно для воеводы, у кого под началом семнадцать тысяч человек. И пусть тот воевал за долю добычи – он и его люди стоили своей платы до последнего ломаного фоллиса. Однако и за мешок золотых номисм не купить другого такого же Хавстейна…

Но сколько ни жалел Мистина о павших, уцелевшие в его глазах стоили больше. Те, кому хватило силы, отваги и удачи выжить в трехмесячной войне среди чужого царства. И под десятками взглядов этих спокойных, пристальных и беспощадных глаз сердце Мистины расширялось от восторга и устремлялось куда-то ввысь. Среди них он чувствовал себя Перуном, вождем воинства грозовых духов.

Почти невольно он сунул руку под кафтан на груди. Люди, уже заметившие за ним эту новую привычку, думали, что он касается своей раны. В том гераклейском дворе, среди беленых стен и виноградных лоз, когда Мистина, с порванным позолоченным клибанионом у ног и весь залитый кровью, отчаянно пытался пересчитать сидящих и полулежащих перед ним бояр, он был похож на неугомонного мертвеца. Многие тогда успели услышать, что он якобы убит, и то, что он снова среди них появился, приписали его упрямству и почти колдовской способности отваживать от себя Марену. Даже, йотунова сына, пикой его не успокоить!

Пройди та пика чуть иначе – вошла бы в грудь и убила бы на месте. Но длинное лезвие лишь распороло ремни клибаниона и оцарапало кожу. Пятна крови на груди ужасали видевших его в те мгновения последнего в Гераклее совета, но эта рана жизни не угрожала.

И Мистина знал, почему ему так повезло. В предпоследний день в Киеве он снял и отдал самый ценный свой оберег – медвежий клык с вырезанной на нем головой и хвостом ящера. «В нем моя жизнь, – сказал он, вкладывая его в руку самой дорогой для него женщины. – Сохрани ее для меня». Она сберегла его жизнь, и взамен он нашел в Греческом царстве кое-что для нее. И уже полтора месяца носил при себе будущий дар для нее как залог скорой встречи. Глядя на эту вещь, он так ясно видел перед собой Эльгу, что казалось, и она в это мгновение каким-то чудом видит его.