Ингвар запнулся, набрал в грудь воздуха. Однажды он уже решал, что делать с братом жены, не в меру бойким. И сейчас была возможность тот замысел осуществить: у него имелись под рукой несколько сотен отроков, а у Хельги – два десятка. Но Мистина, в то лето бывший рядом с ним, сказал «нет». Ничего же иного на ум не приходило.
– Вы увидитесь с моим братом на Святой горе, – мягко, чтобы это не прозвучало как угроза, ответила Эльга, не дождавшись от него продолжения. – И ты сам скажешь ему все, что пожелаешь.
Если идти пешком по берегу от Протолчи вверх по реке до городца Асова у северной оконечности порогов, это займет у здорового человека около трех дней. Но когда приходится толкать лодьи, поднятые на катки, а всю поклажу с них то грузить на повозки из Протолчи, запряженные волами, то потом опять перегружать в лодьи, чтобы немного пройти по реке до следующего порога, еще одной из девяти каменистых гряд, понадобится в три раза больше времени. Дружины каждый день менялись местами: половина таскала лодьи и возила грузы, половина во всеоружии несла дозор, прикрывая путь со стороны степи. В этих краях через каждый переход стояли селения, где жители чинили лодьи, помогали перевозить грузы, торговали припасами, а заодно и уведомляли о появлении печенегов. Но они предназначались для помощи купцам, чьи дружины были в десять раз меньше, и войску приходилось рассчитывать, как обычно, на свои силы.
Наиболее опасным был переход близ самого труднопроходимого порога, под названием Ненасытец, где лодьи и груз целых шесть поприщ приходилось тащить по берегу. Это место, наряду с переправой у Протолчи, считалось наиболее опасным на всем Припорожье. Конечно, оружники, сторожившие Едигара, имели ясный приказ сделать с ним все то, что Мистина ему обещал, при первой попытке родичей отбить пленника, но вдруг Ильбуга этого не знает? Однако обошлось, и до Асова войско добралось безмерно усталое, но без новых столкновений.
Теперь до Киева лежала и правда прямая дорога, но протяженностью недели в три. Уже холодало, отроки надевали шерстяные кафтаны, плащи, шапки. Под мелким дождем с удивлением вспоминали опостылевшую жару Греческого царства и Корсуньской страны. Река посерела, над рябью несло желтую листву с прибрежного ивняка и кустов, гусиные клинья тянулись на полудень – туда, откуда русы шли. И чем меньше оставалось дней впереди, тем нестерпимее делалось ожидание, наполнявшее каждый из них.
Все бояре и отроки скучали по дому и роду – женам, родителям, детям, на худой конец, своему месту у печи или в дружинной избе. Но никто не томился сильнее, чем первый человек во всем войске. У Мистины было все – свой двор, отец, жена, трое малых детей. Но о них он думал не так уж много. Он думал об Эльге – как она встретила своего мужа с новой женой. Думал об Ингваре – как он встретил Хельги, брата жены и своего соперника, приведшего войско в три раза больше, чем имел под рукой сам Ингвар. А от мысли о том, что все это происходит в Киеве одновременно, голова начинала трещать, и Мистина невольно вскидывал руку ко лбу. Половину своей доли добычи отдал бы за то, чтобы глянуть в какое-нибудь из греческих серебряных блюд и увидеть Киев. Что там происходит? Мир или война? Домашняя свара – или дружины бьются друг с другом прямо на площадях и пристанях? Если бы каким-то чудом перенестись туда сейчас! Пока не поздно… Если еще не поздно… Йотуна мать!
Но никакая чудо-птица, способная в одну ночь донести до Киева, не прилетала, и войско продвигалось на веслах вверх по течению – с той же скоростью, как если бы шло пешком. Под дождем, под осенним ветром, по серой реке под серым небом, между желтеющих берегов.
Однажды утром пошел снег. Белые хлопья садились на воду, на головы и плечи, и отроки в безотчетном порыве сильнее налегали на весла – не сговариваясь, все разом, как это бывает с корабельными дружинами, давно гребущими вместе. До ледостава было еще далеко, но каждого коснулось чувство, будто на глазах закрывается последняя дверь в тепло.
– А в Киеве пиры пировать будут, – пробурчал Жарава. – Не поспели мы, братья. Без нас у княгини все пиво выпьют…
– Без нас не будут, – возразил ему Лешина. – Какое без нас веселье?
– И гусляр княжеский с нами, – подхватил Доброш, кивая назад, где шли лодьи Гордезоровичей.
– Да вот Марена без гусляра обошлась, – Жарава кивнул на небо. – Сама себе сыграет, сама и спляшет. Боги никого не ждут!
Боги никого не ждут… Слова эти долго отдавались в мыслях Мистины. Никого. Даже его – прошедшего Греческое царство и весь обратный путь, привезшего домой более десяти тысяч отроков и хорошую добычу. Но никакие воеводы не ровня богам. Сидя в лодье, идущей во главе такого войска, он все же чувствовал себя букашкой под ногами Марены, шагающей по облакам. Она будет в Киеве раньше него.