Зимний сад

– И я тебя, Бусинка. – Отец ухмыльнулся: – И подумай о винограде. Может, я еще успею перед смертью побыть виноделом.

Мередит терпеть не могла подобные шутки.

– Очень смешно.

Оставив отца, она залезла в свой внедорожник, завела двигатель и, включив задний ход, развернула машину. Сквозь кружевной узор на стекле она увидела в окне гостиной силуэты родителей. Отец обнял и поцеловал мать, и они закружились в неловком танце – наверное, даже без музыки. Папе, впрочем, музыка и не требовалась – он часто говорил, что в его сердце всегда звучат песни о любви.

Мередит ехала на работу, но эта трогательная картина еще долго стояла у нее перед глазами. Сосредоточившись на текущих делах, Мередит до конца рабочего дня ломала голову, как увеличить прибыль, и сидела на нескончаемых совещаниях по управлению и стратегии, и все это время снова и снова вспоминала родителей, которые казались такими влюбленными.

Сказать по правде, она никогда не могла понять, как можно страстно обожать мужа и при этом ненавидеть своих детей. Впрочем, не совсем так. Мать не ненавидела Нину и Мередит. Они были ей безразличны.

– Мередит?

Она резко подняла взгляд. На пару мгновений она так глубоко погрузилась в мысли, что даже забыла, где находится. Это ее кабинет. А перед ней – отчет о вредителях.

– Ой, это ты, Дэйзи. Извини. Я не услышала, как ты стучишься.

– Я ухожу домой.

– Разве уже так поздно? – Мередит взглянула на часы: шесть тридцать семь. – Черт. Вот зараза. Я опаздываю.

Дэйзи рассмеялась.

– Вечно ты сидишь допоздна.

Мередит стала аккуратно складывать бумаги в стопочки.

– Только не гони, – сказала она, и обе улыбнулись. – И не забудь, что завтра в девять к нам на встречу приедет Джош из Яблочной комиссии. Кофе и пончики обязательны.

– Поняла. Хорошего вечера.

Мередит привела стол в порядок и направилась к выходу.

На улице уже бушевала настоящая метель, дорога была едва различима. Хотя стеклоочистители работали на полную мощность, толку от этого было мало, фары машин, мчавшихся навстречу, мгновенно слепили. Даже зная путь как свои пять пальцев, Мередит решила снизить скорость и держаться ближе к обочине. Она с улыбкой вспомнила, как в первый и единственный раз попыталась научить Мэдди ездить за рулем в снегопад. Мам, это просто метель, даже не гололед. Необязательно ехать так медленно. Я бы пешком добралась быстрее.

В этом вся Мэдди. Вечно куда-то спешит.

Дома Мередит, едва захлопнув за собой дверь, поспешила на кухню. Взглянула на часы и поняла, что опоздала. Опять.

Она бросила сумку на столешницу.

– Джефф?

– Я тут.

Голос донесся из гостиной. Муж стоял возле мини-бара, купленного в конце восьмидесятых, и наливал себе выпить.

– Прости, что опоздала. Метель…

– Ага. – Он знал не хуже нее, что она просто засиделась на работе. – Тебе чего-нибудь налить?

– Да. Белого вина.

Глядя на него, Мередит не понимала, что чувствует. Джефф был по-прежнему красив: русые волосы, едва тронутые сединой у висков, квадратный волевой подбородок и глаза цвета стали, в которых словно всегда пряталась улыбка. Несмотря на волчий аппетит и пренебрежение физической активностью, Джефф оставался почти таким же поджарым, как в молодости. Он был одет в привычные линялые «ливайсы» и старую футболку с «Перл Джем».

Он протянул ей бокал.

– Как прошел день?

– Папа хочет выращивать виноград. А мама опять сидела в зимнем саду. Скоро точно подхватит воспаление легких.

– Твоя мать даст фору любому айсбергу.

Мередит вдруг подумала, как много лет они провели вместе, как сильно эти годы связали их. Он составил мнение о ее матери больше двадцати лет назад, и с тех пор мама не давала повода его изменить.

– Это уж точно.

Она прислонилась к стене. Прошедший день, такой беспокойный, бешеный, суматошный, – как, впрочем, и все дни этой недели, а то и месяца – вдруг накрыл ее тяжелой волной усталости, и она опустила веки.

– Я дописал сегодня главу. Небольшую, всего-то семь страниц, но, по-моему, вышло неплохо. Я тебе ее распечатал. Мередит? Мер?

Она открыла глаза и поймала на себе взгляд мужа. Заметив между его бровей морщинку, спросила себя, сказал ли он что-нибудь важное, попыталась вспомнить, но не смогла.

– Прости. Тяжелый день.

– У тебя каждый день тяжелый.

Мередит не поняла, осуждает он или констатирует факт.

– Ты же знаешь, как бывает зимой.

– И весной тоже. И летом.

Значит, все-таки осуждает. Всего год назад она бы спросила, почему они так отдалились; рассказала бы, как устала вязнуть в рутине и как сильно скучает по девочкам. Но теперь такой откровенный разговор казался невозможным. Пропасть между ними становилась все шире и шире, будто пятно разлитых чернил, и Мередит даже не помнила, почему и когда это началось.

– Да уж, ты прав.

– Я на работу, – вдруг сказал он, снимая со стула пиджак.

– Сейчас?

– А почему нет?