Читаем Зимний Собор полностью

Ты еще не пообвыкнул, проклинаешь ты буран…Ты, Андрей мой Первозванный, крепче в руку мне вцепись!..Мир метельный, мир буранный – вся такая наша жизнь…Не кляните, не браните, не сцепляйте в горе рук –Эту вьюгу полюбите: гляньте, Красота вокруг!..Гляньте, вьюга-то, как щука, прямо в звезды бьет хвостом!..Гляньте – две речных излуки ледяным лежат Крестом…Свет в избе на косогоре обжигает кипятком –Может, там людское горе золотым глядит лицом…Крепче, крепче – друг за друга!.. Буря – это Красота!Так же биться будет вьюга у подножия Креста…Не корите, не хулите, не рыдайте вы во мгле:Это горе полюбите, ибо горе – на Земле.Ибо все земное – наше. Ибо жизнь у нас – одна.Пейте снеговую чашу, пейте, милые, до дна!..Навалился ветер камнем. В грудь идущим ударялИссеченными губами Петр молитву повторял.Шли и шли по злой метели, сбившись в кучу, лбы склоня, –А сердца о жизни пели средь холодного огня.ПЛАЧ МАГДАЛИНЫСнег сыплет – лучезарный и святой,Снег сыплет – жесткий, колющий подглазья…Я прядью в золотых власах – седой –Плачу за красоту и безобразье.Горит стола пустынная доскаПод воблою засохшими локтями.И напролом через меня – тоскаИдет заиндевелыми путями.Ну что ж! Я вся распахнута тебе,Судьбина, где вокзальный запах чуден,Где синий лютый холод, а в тепле –Соль анекдотов, кумачовых буден…Где все спешим – о, только бы дожать,До финишной прямой – о, дотянуть бы!.. –И где детишек недосуг рожатьДевчонкам, чьи – поруганные судьбы…И я вот так поругана была.На топчане распята. В морду бита.А все ж – размах орлиного крылаМеж рук, воздетых прямо от корыта.Мне – думу думать?! Думайте, мужи,Как мир спасти! Ведь дума – ваше дело!А ты – в тисках мне сердце не держи.А ты – пусти на волю пламя тела.И, лавой золотою над столомЛиясь – очьми, плечами, волосами,Иду своей тоскою – напролом,Горя зубами, брызгая слезами!Я плачу! Это значит – я плачуБезмолвным состраданием гигантскимДолги за тех, кому не по плечуИх отплатить в забоях, в копях рабских!На всех фронтах, где гибнут, матерясь!В исхлестанных насилием подвалах!По всей земле, куда я прямо в грязьРазрытую, рыдая и крестясь,В гробах сребристыхмилых опускала…Какой там снег подобен хрусталю?!Веревкой мокрой бьет – и бьет за дело!Я плачу! Это значит – я люблю!И слезы жадно так текут по телу,По высохшим изюминам грудей,По топорищу звонкому ключицы,По животу, что – шире площадейИ шрамами бугристыми лучится,По всем таблеткам, питым наяву,По всем бутылкам, битым – эх! – на счастье…Я плачу! Это значит – я живу.И слезы – жемчуга округ запястий!И, здесь одна безумствуя, гостямНе вынеся с едой кровавой блюда,Слезами теми я плачу смертям,Которые со мной еще пребудут.ПОХИЩЕНИЕ ПАВЛИНАЯ украду его из сада, где птицы и звери,Некормленые, молятся, воют, кряхтят.Я разобью замки, решетки, железные двери.Я выпущу наружу волчат и котят.Пускай смотрители на рубище мое глаза пялят,Пытаются в меня стрельнуть из обреза, из ружья…Я сделана из брони, чугуна и стали.Из железных костей – глухая грудь моя.Я, люди, уже давно неживая.А звери и птицы – живые, да!Поэтому я вас, их убийц, убиваю.Поэтому я прыгнула в клетку, сюда.Иди, павлин, ко мне… какой ты гордый!..Похищу тебя, а не цесарку, не журавля,Не старого моржа со щеткой вместо морды,Не старого марабу в виде сгнившего корабля.Разверзни, павлин, хвост……розовые, синие, золотые!..Красные, изумрудные, вишневые… кровавые огни…Хвост полон звезд; они мигают, святые,Они рождаются на свет одни – и умирают одни.О павлин, ты небесная птица,Я купаю в тебе лицо и руки, как в звездных небесах…Ты комета!.. – а тебя клювом тыкают в лужу – напиться,Умыться, упиться, убиться… сплясать на своих костях…Павлин, дурак, бежим скорей отсюда –Ведь они тебя изловят… крылья отрежут… выдернут из хвоста перо –И воткнут себе в зад, для украшения блуда,И повесят твою отрубленную голову, вместо брегета, на ребро…Прижимаю к груди!.. Бегу!.. Сверкающий хвост волочится.Улица. Гарь. Машины. Выстрелы. Свистки. Гудки.Я одна в мире богачка. Я владею Птицей.Я изумруд, шпинель и сапфир, смеясь, держу, как орех, у щеки.А ты, в соболях, что садишься в лимузин, задравши дебелую ногу,Охотница до юных креветок и жареных молодых петушков!..Ты, увешанная сгустками гранатовой крови, молящаяся ночами не Богу –Оскалам наемников, что тебе на шубу стреляют лис и волков!Стреляют куниц, горностаев, песцов для твоих чудовищных шапок,Немыслимых, с лапками и хвостами, с кабошонами мертвых глаз…О павлин, не когти!.. кровят впечатки впившихся лапок…А жирная матрона глядит на меня, немой отдавая приказ.И взводят курки.И целят в меня.“Отдай павлина, дура!Я владею тобой! И всей грязной людской! И звездами! И зверьем!..”Ну что, богачка. Твоя подачка. Твоя подначка. Не куры –Не овцы в загоне – не свиньи в притоне – мы в звездном небе живем.И я владычица. Я богиня. А ты лишь в шубе замарашка.И тычется мордой в снег золотой бедняцкий твой лимузин.И я тебе с неба в подарок сведу орла, и льва, и барашка,А сейчас – возьми, не хнычь, вот тебе мой подарок – павлин.Павлин!.. Клекочет!.. На небо хочет!.. Корми его отрубями.Каждое утро палец себе отрубай и свежей кровью корми.А я – по свободе дальше пойду, гремя кандалами, цепями,Гремя бубенцом, погремушкой, колокольцем меж зверьми и людьми.И ты замрешь, застынешь, княгиня, в толпе с изумрудной в кулаках птицей,И глаза твои круглые заиндевеют, провожая мой легкий ход…А я пойду, крылья раскинув, взметнув царский хохолок над Столицей,И за плечами развернутый звездный хвост прожжет рубинами лед.ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВНа этой земле Гефсиманского сада,На этой земле – детям нету пощады.Для них – за ежами тех проволок жгучихМорозных бараков державные тучи.Для них – трибуналов российская водка,И пальцев – в рыданье! – стальная решетка,Когда, головою воткнувшись в ладони,Ребенок-старик – во приделе агоний,На паперти горя, во храме безумья, –И сжаты не зубы, а колья и зубья…Для них – вечно шмоны, огни "Беломора"Во тьме, зуботычки бывалого вора, –А воля не скоро,свобода – не скоро,А очи слезятся от боли простора –Как будто бы мать режет лук на дощечке,И рыжие косы сестры – будто свечки,Отцово ружье на стене не стреляетИ стопочку бабка тайком выпивает…О как бы своим животом я закрылаТаких малолеток! Как я б их любила –Всей матерней плотью, всей зверьею шкурой,Алмазной слезою, – о мы, бабы-дуры…Им жарила б мясо – его не едали,Им пела бы песни про горькие дали,Срастила б им вывихи и переломы,Засыпала б сахаром горечь оскомыТюремной… Ты плачешь, сыночек?..Не надо……На этой земле – детям нету пощады.ПРАЗДНИК ВИНА В АНПЮИВ змеегорлой бутыли – слезный мускатРазбитные щербатые девки нарасхватКто из рюмок недоумоккто из кружек – хлобысьИзо ртов девичьих втягивайте жизньИз губ-крыжовничин хлещите сластьВсе равно нам всем иродам пропастьА ты зачем инок прибрел на Праздник ВинаЗдесь с нами хохоча чокается пьяный СатанаОх да это ж племенной кудрявый толстоносый быкОн веревкой хвоста вертит дерется как мужикЕще вина тащитеспьяните вдрызг быкаНа нем девчонка пляшет как лоза тонкаОн ее прободаетрогом однимА я пляшу на столе меж бутылей пьяна в дымИз Смит-и-Вессона стреляют – в бутылку попадутА из корзины ветчину да арманьяк крадутБедные люди Пейте ешьте всеНесут вам Бога на блюдево всей святой красеА Бог – это такая священная едаОна вас всех согреет в метель и холодаГлоток слепого грогаглинтвейна прихлебИ нож тупого рога во похмельный целит лобЗапихивайте в глотки мясо лук чеснокМонахи да кокотки – а всяк одинокФранция гуляет фифа фу-ты-нуЕй стоптанной московкой в лобешник звездануДлинные толстые свечи руби под бычьим хвостомНамалюй звездами вечер да спрячься за холстомДа стукнись лицом красным о живое рядом лицоЖизнь не напрасна если железно рук кольцоЕсли нынчена Празднике ВинаКаждому – мужу –каждая – женаА я в толпе танцуюя крепко под хмелькомИ в меня плюют виноделы кагором и коньякомИ неужто это я видевшаямор и дым и гладПляшу в цветах и розахи глаза мои горятИ неужто это ты зревшийпули людей внутриСо мной в венках танцуешьот зари и до зариИ шепчешь кусая мне ухо:ах пьянь ах стерва швальУйду навек с тобою в ночную близь и дальИ там из рюмки Мицараиз Песьего горлаМы выпьем за Питер пожараза Катеринбург – дотлаЗа Сен-Жозеф-МарсаннуМускат и АрманьякЗа крымскую ОсаннуЗа донской КондакЗа выбитые зубыЗа пули в стволеЗа то что друг другу любыЛюдиНа землеЦАРИЦА САВСКАЯ И ЕЯ ЦАРЬМалевал буран разводы. Маслом – фонари!Прямо посреди народа важно шли цари.Искрилась соболья шуба. Пылал медальон.Стыли крашеные губы, слали ругань – вон.Изумруд до плеч свисает. Налит взор враждой.…На снегу стою, босая, с голой головой.Я к царице, дуре Савской, пятерню тяну.Ну же, цапни глазом царским!.. Ну, подай же!.. ну…Жизнь – роскошная подачка. Милостыня – твердь.Ты, богачка, ты, босячка, – и тебя ждет смерть.Царь твой зажирел во злате. Студнем ходит плоть.Мир – заплата на заплате. Мир – худой ломоть.Мир – сапфир на нищем пальце, высохшем, худом.Погорельцу, постояльцу и Содом – свой дом!И Армагеддон – родимый, и Гоморра – Сад…По снегу хрустите мимо. Плюну в куний зад.Плюну в жгучий мех блестящий, рот рукой утру.Этот царь ненастоящий. Он умрет к утру.С ним умрет его царица, что в миру, где мгла,Мне не подала напиться, есть не подала.Вывалит народ на стогны. Грянет звон и гуд.В красном колпаке огромном затанцует шут.Царство новое восславят! Трубы заревут!Но никто нас не избавит от бедняцких пут.И в снегу, что сыплет пухом, новым господамЯ, Великая Старуха, сердца не подам.Мальчику с собакой кину. Курочке в соку.Матери. Отцу. И Сыну. Кину – мужику,Что в сугробе, горько плача, палец послюня,Все считает, Царь Незрячий, медяки огня.БЕГЪКружево ветвей.Мы бежали: скорей.Мы на брюхе ползли.Пел вдали соловейС родимой земли.Пел родной соловей.Дул родной снеговей.Как смешались дыханьяХолопья и царей.Одинако хрипят.Одиноко глядят.Ноги вязнут в снегу.У приблудных котятНет дороги назад.А в России – салют.А в России– убьют.К нам с Тобоюконей вороных подведут.Оседлаем зверей:по сугробам – вперед!..Снег летит.Снег целует глаза и рот.Из-за снежной ракиты –прицел в спину – нам…Конь, скачи, вороной,по замерзлым лугам.Палаченки, стреляйте!Умрем как Цари –На конях, снегом высвеченные изнутри;Мы на родине!.. рана в груди – как орденСтанислава ли… Анны… на конской морде –Серебристая инея бахрома…И валюсь я с коня, убитая, в снег,Как с плеча калики – наземь – сума.Кончен БЕГЪ.И родной соловей поет над зимой.Он сумасшедший. Он же немой.В кружевных ветвях –Весь в крови висок –Заливается, свищет, играетБОГЪ.О, и Он одинок.О, и Он одинок.Только одна беда:Он не умрет никогда.Журчит под губами коняВ черной полыньеСвятая вода.СОШЕСТВИЕ ВО АДВсе забери. Всем жадно подавись.Тебе, Владыка, я кидаю – жизнь.Я оставляю полую бутыль,И ведьму-сельдь, и жалкий стул-костыль,И лампу, что цедила масло-свет,И в грязный зал надорванный билет;Я оставляю снега грозный хруст,Стиральный купорос, собачий дуст,И к празднику… – о, лакомство!.. умру… –Найденки-сушки черную дыру;Из шубы в шапку перешитый мехИ валенки, Господь, одни на всех;Разрезанные шеи, животыЗашитые – от края до черты;И сломанные руки, крик и рев,И шепот, и – по скулам соль – без слов,Мохнатых, сальных карт гадальный бросИ заплетанье на ночь диких кос,Прогорклую, подсолнечную снедь,И в варежке пятак – святую медь –За вход туда – сквозь толпы, стыд и срам –В святилище, где свет и фимиам… –Я оставляю! – все возьми, не жмись:Чугун морщин в горжетке Царских лис,Вонь дворницких, табак истопников,Гриб деревянный – для шитья носков,Во звездных, на расстрел, дворах зимыИзодранных собаками, людьми…Все! все! до капли, нитки, до куска,До тьмы, где Савлом щерится тоска,До ямы той отхожей, где нарядРодной истлел, а чьи глаза горятЗвериные из мрака… – все возьми!Ничем не дорожу я меж людьми.Они меня всю выпили – до дна.Всю выткали – белее полотна.Всю расстреляли – в пух! – на площадях:Ступня – в багрянце, песня – на устах.Живот – бутыль пустую; шов рогож –Нежнее кож; да взгляда острый нож –Лба каравай; да ребрами – мечиДвуострые – бери, сожги в печи.Отмерили мне горстку злых монет.Истратила. На хлеб в карманах нет.За пазухой пошарю – лед и снег.Возьми меня! Уже не человек,А: золото мощей!.. опал зубов!.. –Я заплачу собою за любовь,За жизнь – богатым прахом заплачу…Я ухожу! Зажги мне, Царь, свечу.Да что!.. – МЕНЯ!.. – заместо свечки той!Я в Ад спускаюсь грязной и босой,Седа, свята, горда, гола: гора! –Мышь крупяная, баба из ребра,Блудница Вавилона, дура-мать… –Забыла детям локти залатать!.. –А все уж позади. Закрыли дверь.Вой, человек. Пой, Ада бедный зверь.О всем, что на земле оставил, – пойВ колючей тьме, дрожащею губой.***“Du bist mein’ Ruh’ “Franz Schubert Это белый вдох пустойСвист метели ребер клетьКончить полной немотой –И от счастья умереть И закинув шею ввысьОсязая Свет рукойПрошептать: ТЫ МОЙ ПОКОЙПродышать: ТЫ МОЯ ЖИЗНЬВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДА НА НЕБОВ тулупе старик руки крепко прижал ко груди…Девчонка с косою ржаной завизжала: "Гляди!.."Два бритых солдата – им ветер так щеки засек –Уставились в неба расписанный мощно чертог.Шел пар изо ртов у людей и домашних зверей.Младенцы вжимались, сопя, в животы матерей,А матери, головы к черному небу задрав,Глядели, как поле колышется звездчатых травПод северным ветром, которому имя – Норд-Ост!И в кровном сплетении красных ли, белых ли звезд,Над ветром обглоданным грязным хребтом заводским,Над всем населеньем пещерным, всем женским, мужским,Над рокером жестким, плюющим в дыру меж зубов,Горбатым могильщиком, пьющим портвейн меж гробов,Над девкой валютной с фазаньим раскрасом щеки,Над малой детдомовкой – валенки ей велики! –Над высохшей бабкой-дворянкой с крестом меж ключиц,С видавшими виды глазами зимующих птиц,Над толстой торговкой, чей денежный хриплый карманТопырится жирно,Над батюшкой сивым, что пьянДопрежь Литургии – и свечки сжимает в горсти,Тряся бородой пред налоем: "Ох, грешен… прости!.." –Над рыжей дояркой, что лузгает семечки в грязь,Над синим морозом, плетущим славянскую вязьНа окнах почтамтов, столовых, театров, пивных,Бань, паром пропахших, больниц, как судеб ножевых… –Над рабством рабочего, смехом крестьянских детей,Над синим морозом – а он год от года лютей,Над синим морозом – байкальским, уральским, степным –Летит наш Христос, лучезарный, сияющий дым,Летит Человек, превращенный любовью во свет.И все Ему жадно и горестно смотрят вослед.ОСАННА МАГДАЛИНЕСлавься, девчонка, по веки веков!В бане – косичку свою заплети…Время – тяжеле кандальных оков.Не устоишь у Него на пути.Запросто – дунет да плюнет – сметет,Вытрясет из закромов, как зерно…Так, как пощады не знает народ,Так же – пощады не знает Оно.Славься же, баба, пока не стара!Щеки пока зацелованы всласть!..Счастием лика и воплем нутра –Вот она, вечная женская страсть.Но и к пустым подойдя зеркалам,Видя морщины – подобием стрел,Вспомнишь: нагою входила во храм,Чтобы Господь Свою дочку узрел.Славься же, милая! Старость – близка.Смерть – за порогом. И всяк – одинок.Но поцелуя и рот, и щекаПросят!.. И кто-то там снова – у ног!Дай ему руку! Согрей. Накорми.Дай ему тело. И душу отдай.Славьтеся, бабы! Мы были людьми.…Кем мы ТАМ будем – гадай не гадай…Только сколь жизней отпущено мне,Столь и любовей я странноприйму,Закипятив на последнем огнеЧайник в бесслезном бобыльем дому,Жарко целуя распяленный рот,Гладя дощатые выступы плеч,Зная, что так вот – никто не умрет,Что только так – от Геенны сберечь.ФРЕСКА ПЯТНАДЦАТАЯ. ДОКОЛЕ НЕ ПРИИДУКОСТЕР НА БЕРЕГУ БАЙКАЛА…целую очами юдоль мерзлоты, мой хвойный Потерянный Рай.Полей да увалов стальные листы, сугробной печи каравай.На станциях утлых – всех баб с черемшой, с картошкой, спеченной в золе,И синий небесный Дацан пребольшой, каких уже нет на земле.Сибирская пагода! Пряник-медок! Гарь карточных злых поездов!Морозным жарком ты свернулась у ног, петроглифом диких котов…Зверье в тебе всякое… Тянет леса в медалях сребра – омулей…И розовой кошки меж кедров — глаза, и серпики лунных когтей!..Летела, летела и я над Землей, обхватывал взор горький Шар, –А ты все такая ж: рыдаешь смолой в платок свой – таежный пожар!Все то же, Сибирюшка, радость моя: заимок органный кедрач,Стихиры мерзлот, куржака ектенья, гольцы под Луною – хоть плачь!..Все те же столовки – брусника, блины, и водки граненый стакан –Рыбак – прямо в глотку… – все той же страны морозом да горечью пьян!Грязь тех поездов. Чистота тех церквей – дощаты; полы как яйцо,Все желто-медовы. И то – средь ветвей – горит ледяное лицо.Щека – на полнеба. В полнеба — скула. Воздернутой брови торос…И синь мощных глаз, что меня обожгла до сока пожизненных слез.Снег плечи целует. Снег валится в грудь. А я – ему в ноги валюсь,Байкалу: зри, Отче, окончен мой путь. И я за тебя помолюсь.Култук патлы сивые в косу плетет. Лечила людей по земле…Работала яро!.. – пришел мой черед пропасть в лазуритовой мгле.И то: лазуритовы серьги в ушах – весь Ад проносила я их;Испод мой Сибирской Лазурью пропах на всех сквозняках мировых!Пургой перевита, костер разожгу. Дрожа, сухостой соберуНа Хамардабанском святом берегу, на резком бурятском ветру.И вспомню, руками водя над костром и слезы ловя языком,И красные роды, и дворницкий лом, и холм под бумажным венком,И то, как легла уже под товарняк, а ушлый пацан меня – дерг! –С креста сизых рельс… – медный Солнца пятак, зарплаты горячий восторг,Больничье похлебок, ночлежье камор, на рынках – круги молокаЯнварские… – и беспощадный простор, дырой – от виска до виска!Сибирь, моя Матерь! Байкал, мой Отец! Бродяжка вам ирмос поетИ плачет, и верит: еще не конец, еще погляжусь в синий лед!Поправлю в ушах дорогой лазурит, тулуп распахну на ветру –Байкал!.. не костер в снегу – сердце горит, а как догорит – я умру.Как Анну свою Тимиреву Колчак, взял, плача, под лед Ангары, –Возьми ты в торосы, Байкал, меня – так!.. – в ход Звездной ельцовой Икры,И в омуля Ночь, в галактический ход пылающе-фосфорных Рыб,В лимон Рождества, в Ориона полет, в Дацан флюоритовых глыб!Я счастье мое заслужила сполна. Я горем крестилась навек.Ложусь я лицом – я, Простора жена – на стылый опаловый снег.И белый огонь опаляет мне лик. И тенью – над ухом – стрела.И вмиг из-за кедра выходит старик: шьет ночь бороденка-игла.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Полтава
Полтава

Это был бой, от которого зависело будущее нашего государства. Две славные армии сошлись в смертельной схватке, и гордо взвился над залитым кровью полем российский штандарт, знаменуя победу русского оружия. Это была ПОЛТАВА.Роман Станислава Венгловского посвящён событиям русско-шведской войны, увенчанной победой русского оружия мод Полтавой, где была разбита мощная армия прославленного шведского полководца — короля Карла XII. Яркая и выпуклая обрисовка характеров главных (Петра I, Мазепы, Карла XII) и второстепенных героев, малоизвестные исторические сведения и тщательно разработанная повествовательная интрига делают ромам не только содержательным, но и крайне увлекательным чтением.

Александр Сергеевич Пушкин , Г. А. В. Траугот , Георгий Петрович Шторм , Станислав Антонович Венгловский

Проза для детей / Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия
The Voice Over
The Voice Over

Maria Stepanova is one of the most powerful and distinctive voices of Russia's first post-Soviet literary generation. An award-winning poet and prose writer, she has also founded a major platform for independent journalism. Her verse blends formal mastery with a keen ear for the evolution of spoken language. As Russia's political climate has turned increasingly repressive, Stepanova has responded with engaged writing that grapples with the persistence of violence in her country's past and present. Some of her most remarkable recent work as a poet and essayist considers the conflict in Ukraine and the debasement of language that has always accompanied war. *The Voice Over* brings together two decades of Stepanova's work, showcasing her range, virtuosity, and creative evolution. Stepanova's poetic voice constantly sets out in search of new bodies to inhabit, taking established forms and styles and rendering them into something unexpected and strange. Recognizable patterns... Maria Stepanova is one of the most powerful and distinctive voices of Russia's first post-Soviet literary generation. An award-winning poet and prose writer, she has also founded a major platform for independent journalism. Her verse blends formal mastery with a keen ear for the evolution of spoken language. As Russia's political climate has turned increasingly repressive, Stepanova has responded with engaged writing that grapples with the persistence of violence in her country's past and present. Some of her most remarkable recent work as a poet and essayist considers the conflict in Ukraine and the debasement of language that has always accompanied war. The Voice Over brings together two decades of Stepanova's work, showcasing her range, virtuosity, and creative evolution. Stepanova's poetic voice constantly sets out in search of new bodies to inhabit, taking established forms and styles and rendering them into something unexpected and strange. Recognizable patterns of ballads, elegies, and war songs are transposed into a new key, infused with foreign strains, and juxtaposed with unlikely neighbors. As an essayist, Stepanova engages deeply with writers who bore witness to devastation and dramatic social change, as seen in searching pieces on W. G. Sebald, Marina Tsvetaeva, and Susan Sontag. Including contributions from ten translators, The Voice Over shows English-speaking readers why Stepanova is one of Russia's most acclaimed contemporary writers. Maria Stepanova is the author of over ten poetry collections as well as three books of essays and the documentary novel In Memory of Memory. She is the recipient of several Russian and international literary awards. Irina Shevelenko is professor of Russian in the Department of German, Nordic, and Slavic at the University of Wisconsin–Madison. With translations by: Alexandra Berlina, Sasha Dugdale, Sibelan Forrester, Amelia Glaser, Zachary Murphy King, Dmitry Manin, Ainsley Morse, Eugene Ostashevsky, Andrew Reynolds, and Maria Vassileva.

Мария Михайловна Степанова

Поэзия
Собрание сочинений
Собрание сочинений

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

Анатолий Алинин , братья Гримм , Джером Дэвид Сэлинджер , Е. Голдева , Макс Руфус

Публицистика / Поэзия / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза