Зимний сон

Ох, чувствую, тут какой-то подвох. Меня чутье еще не подводило.

– Неужели.

– На эту тему можно книгу написать.

– Не стану мешать, коль скоро ты не мешаешь мне рисовать картины.

– Хотел попросить об одном пустячке.

Номура понизил голос.

– Что приятнее, убийство или это?

– Попасть на выставку? Мне безразлично.

– Значит, убивать больше понравилось?

– Недобрую игру ты затеял. Словами балуешься. Впрочем, я художник, и слова – не мой инструмент.

– Ничего я не затеял. Сказать по правде, мне просто немного завидно. Ты прирезал кого-то своими знаменитыми руками. Эти пальцы творят картины, которые ценят по всему миру.

– Если завидуешь, не стоит писать обо мне книгу.

– Пожалуй, что так. Давненько не было поводов помучиться. В последний раз такое случилось в колледже, когда я решил стать писателем. Отлично помню.

Выдержав секундную паузу, Номура повесил трубку.

Я направился в мастерскую и попробовал смешать на палитре оттенок пушистых паховых волос Акико. Я долго старался и наконец получил вполне приемлемый цвет.

Наносил я его кистью. Самым кончиком, вырисовывая волосок за волоском.

Глава 5 ВИЗИТ

1

Нацуэ рассматривала новую картину на холсте двадцатого формата.

Она стояла перед картиной и пожимала плечами. В ее черных волосах виднелось несколько белых прядей. Растерянно глядя на эти волосы, я ждал, что она скажет. Вернувшись с пробежки, я, как обычно, принял душ. Как раз тогда Нацуэ и приехала. Она вошла в дом и сразу поднялась на второй этаж.

– Что это?

– Новая картина.

– Нет, серьезно. Ты чем ее рисовал? И, кстати говоря, почему?

– Не понравилась? Как тебе, интересно, «Нагая» придется?

В центре полотна начала проступать обнаженная Ахико.

– Ты чем рисовал?

– Стеками. Набрал прутьев, наточил стеков. С сотню, наверно, да только половину выбросил – никуда не годные получились. Так сказать, промышленные отходы.

– Эти, что ли?

Нацуэ опустилась на корточки возле картонной коробки.

Там осталось штук пятьдесят стеков, на самом дне. Остальное я отвез Акико.

– Вот так сюрприз. Изобрел новый метод.

Я сунул в зубы сигарету. В мастерской не отапливалось и мне стало зябко. Спустился в гостиную, развел в камине огнь.

Нацуэ не выказывала намерения спускаться. Я начал переодеваться, снял халат, надел рубашку, толстый свитер и наконец услышал шаги: Нацуэ спустилась по лестнице, но заходить в гостиную не спешила.

– Знаешь, ты когда-то полотно изрезал, у меня сердце кровью обливалось. Теперь я понимаю, что к твоим картинам нельзя так относиться – они существуют совсем в ином измерении.

Наиуэ стояла в дверном проеме, не пытаясь зайти в комнату. Этот жест говорил сам за себя: она чувствовала себя отверженной.

– Разреши мне ее продать.

Голос Нацуэ немного дрожал.

– Даже не продать, а представлять. Я не ради денег.

– Меня продажа картин вообще никогда не интересовала. С голоду не умереть – и достаточно.

Я взглянул на Нацуэ, которая все еще стояла в дверях, и вымученно улыбнулся.

– Ладно, забирай, пока я ее в клочки не искромсал.

Нацуэ пулей сорвалась с места. Взбежала по ступенькам на второй этаж, в мастерскую, и скоро уже спускалась вниз, зажав под мышкой картину.

– Я тогда поеду, без секса. Сейчас из этого ничего хорошего не выйдет – я все буду о картине волноваться.

Я рассмеялся. У меня уже из головы вылетело, как выглядела эта картина – будто приснилась. Через пару дней вообще забуду о ее существовании.

Я подкинул в огонь свежее поленце.

– Думаю, она вполне сгодится на выставку современного искусства. Поздновато, правда, но, может, покажу ее как авторскую работу. В таком случае дороже выйдет. Это мне оставь, ладно?

– Без проблем.

К тому времени я уже потерял интерес и к Нацуэ, и к полотну.

– А та обнаженная…

Нацуэ даже не порывалась зайти в гостиную.

– Это твой идеал, да? Я с первого взгляда все поняла. «Идеалом» Акико можно было назвать лишь в шутку: для меня эта девушка была реальна как никто.

– Не думала, что у тебя есть образ женщины-мечты. Впрочем, ты не перестаешь меня удивлять.

– Хватит.

– Ничего, если мы сегодня не будем спать?

– Нормально.

Нацуэ зашла в комнату и прижалась губами к моим губам. Я взял ее за плечи и отстранил от себя. Она устремила на меня проницательный взгляд, потом отвернулась и вышла.

Я подкинул в камин поленце и смотрел на разгоревшееся пламя. Время пролетело незаметно. Помню только, как я подкладывал дрова в огонь.

За окнами смеркалось. Пора было ехать к Акико, а я так и валялся на диване.

С гор доносились ночные звуки. Ухо улавливало ощутимую разницу: днем природа звучала по-другому.

Я поднялся на второй этаж, в мастерскую, и какое-то время стоял перед портретом Акико. Во мраке отчетливо проступал обнаженный силуэт на полотне. Он что-то мне говорил, мне одному, а я ему что-то отвечал.

С Акико я бы никогда не стал настоящим мужчиной. Когда наши губы соприкасались и сливались тела, даже тогда я не был мужчиной.

Как бы там ни было, а я напишу для нее портреты – тот, что здесь, и тот, что у нее в доме. Оба нарисую. Может, это приблизит меня хотя бы на пару шагов к обретению заветной мужественности.

Я включил свет.