Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

Наша четверка двинулась в сторону своего жилья.

– Что с Милославой? – спросил я Зарину.

Она шагала первой, странно безмолвно, глядя только под ноги. Мы с Томой двигались в середине, Карина замыкала. В коридоре было тесно, мы постоянно с кем-то пересекались, сталкивались, пропускали. Район помывочной впервые можно было пройти без стеснения, никто не оставлял дверь открытой, никто не гулял до комнат и обратно в неглиже и без. Сказывалось присутствие в школе посторонних.

– Все плохо, – выдала Зарина убитым голосом.

– С Шуриком? – всполошилась Тома. – Э-э… с Щербаком, так его, кажется, записали?

Я тоже напрягся. Зарина отмахнулась:

– При чем здесь он? Наша семья почти разорена. Сестра пошла на сестру. У каждой – немалая партия поддержки…

Ей было тяжко. Только через несколько шагов последовало продолжение:

– Милослава убита. Лисавета при смерти. Четверо из пяти принцев полегли. Шесть войников и войниц – насмерть. Бойников даже не считали.

Вот так дела. Алла действительно существует? Милослава насмехалась над религиозностью Гордея и нашими намеками на соблюдение закона. Задавала запретные вопросы ангелам. Теперь – наказана?

Карину посетили такие же мысли:

– Наращивали силу, грезили о несбыточном… Алла-всеприсутствующая, да простит Она нас и примет, все видит. Нельзя сестре идти на сестру. Даже если была причина. Это худшее из богохульств.

Мы разошлись по своим комнатам. Зарина бессильно опустилась на лежак и обхватила руками голову.

В дверь постучали.

– Ваша очередь!

– Куда? – вскинула Зарина мутный взор.

– Мыться, – объяснил я. – Вместо завтра.

В ее лице не осталось ни капельки солнца. Напряглась. Нахохлилась. Сказала, словно плюнула:

– Чего сидишь? Иди, милуйся со своей Томочкой. Она же знает, кто ты? Вот и парьтесь себе вдвоем.

И – слезы. Непрошибаемый женский аргумент. Далее – сквозь них, словно из преисподней, в нелогичном бреду и чудовищной горячке:

– Мне никогда с ней не сравниться. Она всегда будет для тебя лучшей. Она была, есть и будет, а я – временная соседка по комнате. Случайная попутчица, вечная обуза.

Ква-а-антовый парадокс и сбоку бантик. Еще девчачьей ревности не хватало. Я думал, она смурная из-за известий из дома. Нет, у нее раньше началось. Теперь вот плюсом наложилось. Капец и маленькая тележка.

– Нас позвали? – Я решительно схватил ее руку, мощный рывок поднял маленькое тельце. Зарина почти взлетела. – Идем.

За ругнувшейся дверью стояла Тома.

– Я услышала…

– Не надо, – перебил я. – Спасибо. Мы сами.

– Уверен?

– Я сказал спасибо, мы сами.

Томин мозг отказывался понимать происходящее. На ее глазах взбешенный я вытащил из комнаты упиравшуюся Зарину, всю в слезах и соплях, и, не отпуская, попер в помывочную.

– Если что… – крикнула вслед Тома, намекая на любую помощь.

– Учту, – пообещал я.

Встречные-поперечные смотрели на нас с нескрываемым любопытством. Словно родитель не смог уговорить грязнулю-дочку залезть в ванну и применял силу.

Едва дверь помывочной закрылась за нами, ярость куда-то девалась. Включились мозги. Ну и что я натворил?

Зарина села на пол и закрылась руками. Пришлось взять ее под мышки, поднять и поставить. Она слабо отбивалась, шмыгая носом.

– Успокоилась? – спросил я, отступая на шаг.

– Угу, – кивнула она опущенным лбом.

За волнениями дня прошло мимо разума и вдруг проявилось: ночью мне сделали предложение. А я, болван, проигнорировал. С ее точки зрения. Со своей, несомненно, прекрасно объяснил, что никогда и ни у кого не стану одним из. Но вряд ли моя соседка, воспитанная в местных реалиях и не знавшая ничего другого, поняла. Она услышала не слова, а смысл. Он был ясен: вместе с местными законами я послал подальше и ее. Почему? Опять: зачем слушать ушами, если есть глаза, а они видят соперницу. Вот результат.

– Сейчас – моемся, – командным тоном сообщил я Зарине, поворачиваясь спиной и быстро раздеваясь, – а дома поговорим. Хорошо?

– Угу, – с последним всхлипом донеслось сзади.

Ох, не выкинула бы какой-нибудь фортель.

Я пошел с козыря:

– Ничего у меня с Томой нет и быть не может. По определению.

– Это как? – с тихой надеждой всплакнулось за спиной.

– Вот так. Абсолютно.

Умолкнув, я полез в большую бадью и долго отмывался от недельных грязи и пота, не бравшихся ежедневной холодной водой. И ни разу не обернулся. Но уши напряженно вслушивались, как пыхтит маленькая соседка, взбираясь в бочку, как плюхается и плескается, как усиленно трет кожу над водой и с бурными бульками под. Как затем обтирается жестким полотенцем и влетает в рукава рубашки. Как легонько поскрипывает входная дверь.

Когда я вылезал из бочки, Зарины уже не было.

Глава 9

Дневная прохлада сменилась духотой. Склонявшееся солнце вдруг напомнило о себе нестерпимой яркостью. Выходившие из помещения прикрывали глаза. Многие скинули часть лат, достаточную, чтобы увеличить обдув, но притом сохранить лицо.