Зимовьё на Гилюе

– Бывает, – ответил дед Илья, загружая печку очередной порцией поленьев. – Например, чебак. Да и щуку трудно лучить, хотя сегодня щурёнка всё же взяли. А вот налим, ленок да хариус света не боятся.

Перед сном дед Илья разбинтовал мой пораненный палец и рассмотрел его при свете свечи.

– Ну вот, заживает твоя «производственная травма», – сказал он удовлетворённо. – Сейчас мы его ещё зелёнкой помажем, но забинтовывать больше не будем, чтоб не загноился. Пусть подсыхает.

– Дедушка Илья, а тайменя можно заколоть острогой? – снова пристал я к старому рыбаку.

– Тайменя-то? Можно, отчего ж нельзя, – ответил тот, раскуривая трубку и пуская по зимовью пласты синего дыма.

– Большого? – поинтересовался Макс, располагаясь на нарах рядом со мной.

– Ну, это уж какой попадётся, – ответил дед Илья.

– А вы какого кололи? Большого? – сонно пробормотал я.

– Острогой-то? Не, острогой я шибко большого не бил. А вот с ружья как-то на перекате огромного стрельнул, всё равно что бревно, сейчас таких уже нет, – проговорил дед Илья, покашливая, и задумался о чём-то. – Мы тогда – в шестьдесят втором – шли с зятем на дюральке[27] вверх по Мульмуг'e на его участок…

Засыпая, мы слушали тихий скрипучий голос деда Ильи и ровное уютное гудение печки. Но утром я так и не вспомнил, как же дед Илья застрелил тайменя.

Спали мы долго, до полудня, пока дед Илья не разбудил нас:

– Вставайте, курортники, пора сеть проверять!

Мы поели ухи, приготовленной дедом Ильёй, и отправились к берегу, где оставили лодку. За ночь она полностью сдулась и лежала на заиндевевшей траве бесформенной чёрной кляксой. Мы накачали её и поплыли к сети, стоявшей на протоке. Поплавки в двух местах были утоплены. В одном месте сидела такая же щука, какую мы поймали вчера вечером, а в другом – парочка очень крупных чебаков. Рыбы были ещё живые. Мы сняли сеть, а добычу положили в металлический садок.

Из сети на отбойнике мы вытащили два десятка хариусов, и все они были окоченевшими. Несмотря на течение и холодную проточную воду, хариус быстро погибает в сети, в отличие от щук и чебаков, которые могут жить в намотанном на себя капроновом коконе несколько суток. Но при этом хариусы были свежие и вполне годились в пищу.

В этот день мы снова ловили рыбу на перекате. Дед Илья рассказывал нам о реке и давал наставления, где какая рыба ловится, где нужно ставить сеть, где закидушки, где колоть рыбу.

– Летом на улове[28] под тем берегом ставьте пятидесятку – там таймешата хорошие. На мыша опять же можно ночью попробовать. Осенью закидушки бросайте на косе – налим пойдёт. Зимой там вон и там тальники задымят – полыньи незамерзающие. Днём пескаря в них полно-н'aполно, а ночью налима стучите на стукалку…

Мы внимательно слушали и запоминали.

– Дедушка Илья, а мы браконьеры? – обратился я к старому рыбаку с мучившим меня со вчерашнего дня вопросом.

– Вот те раз! – удивился он. – С чего ты это взял?

– Ну, сетью ловим, фонариком лучим, – смущённо ответил я.

– Да какое ж это браконьерство? – удивился дед Илья. – Я, ребятки, тут всю жизнь сетями ловлю да острогой бью, а рыба, как видите, не перевелась. А на тех речках, где старатели золото моют, рыба за одно лето вымирает. Вот они-то, старатели, настоящие браконьеры и есть. Или вот, к примеру, наши очистные сооружения за Сталинским мостом. Туда ведь вся канализация с города по огромной трубе идёт. Уж не знаю, чего они там очищают, да только вся эта грязь с отстойников прямиком в реку идёт. Деревья люди рубят, болота осушают, мазут, да нефть, да химию всякую в реку льют. А посмотри, что на городском пляже делается – бутылки разбитые, пакеты целлофановые. Много народа трудится, чтоб рыбу загубить, а крайним остаётся рыбак с сетью и острогой.

Дед Илья замолчал, подсек и вытащил из воды крупного хариуса. Положив рыбу в садок, поменяв короеда и забросив удочку на прежнее место, продолжил:

– Наш брат рыбак тот браконьер, кто всю реку сетями запутывает, рыбу мешками ловит да продаёт. Или тот, кто молодь истребляет сетью-трёхстенкой. Динамитом глушит, электроудочкой, зазря рыбу переводя. А если для еды, для души да без жадности – самому поесть, друзей угостить – это не браконьер. Сеть да острога – добрые снасти. Ловите без жадности да не слушайте никого.

Я на всю жизнь запомнил слова деда Ильи. Сеть и острога с той весны стали моей любимой снастью. И по сей день ловлю рыбу сетями и бью острогой. Добываю немного, не больше, чем иные на спиннинг или на удочку. Не пользуюсь китайскими трёхстенками-путанками. Ячею подбираю крупную, чтобы не ловилась молодь. И, несмотря на то что способы такой ловли считаются браконьерством, мне не стыдно ни перед людьми, ни перед своей совестью.

Вечером мы засобирались обратно. Близилась ночь, а мы всё искали и складывали свои вещи в рюкзаки. Дед Илья во время наших с Максом суетливых сборов стоял, опершись о ствол лиственницы, смотрел на зимовьё и шевелил губами, неслышно говоря о чём-то. А когда мы упаковали наконец вещи, произнёс: