Зина Портнова

Фруза расшифровала записку: партизаны приказывали юным мстителям до выяснения судьбы арестованных воздержаться от диверсий. Она понимала, что было бы безрассудством рассчитывать сейчас на нападение партизан на комендатуру гестапо: Оболь наводнена гитлеровцами, многочисленные гарнизоны стоят и в окрестных селениях. И все же тайная надежда на чудо, которое спасет Ласточку и Несмеяну, почему-то не оставляла Фрузу.

Она, пожалуй, по-настоящему только теперь стала сознавать, какая огромная ответственность лежит на ней за судьбу всей подпольной организации, за жизнь каждого юного мстителя. Теперь не было дня, чтобы Фруза хотя бы мимоходом не заглянула в Оболь. Там, на окраине, среди вековых деревьев бывшего помещичьего парка, белело здание, в котором находилось гестапо. Там, у крыльца, расхаживают часовые. Они могут застрелить каждого, кто появится возле здания, особенно после комендантского часа. Возможно, в этом здании теперь и находятся Ласточка с Несмеяной? Что с ними? А может быть, их уже нет в живых...

С фронтов в это лето приходили тяжелые вести. Гитлеровские войска снова наступали, захватив почти всю Украину, подходили к Сталинграду и Волге, находились в предгорьях Кавказа.

Не хотелось верить немецким сводкам, но Володя, изредка слушавший советское радио, подтверждал:

- В самом деле немцы наступают... Добились крупных успехов...

Заборы в Оболи пестрели фашистскими листовками со свастикой и крупным заголовком: "Сталин в своем приказе признает поражение советских войск...

Три четверти природных и промышленных богатств потеряны и находятся в руках рейха. У советских людей нет теперь донбасского угля, украинского хлеба. Не осталось в европейской части России чугуна и стали..."

"Неужели все это правда?" - с тоской думали юные мстители. Гнетущее настроение подпольщиков усугублялось и полной неизвестностью о судьбе сестер Лузгиных.

Время шло в тревожном ожидании. Неделя... Другая... Выдержат ли пытки Ласточка и Несмеяна? Не расскажут ли о существовании подпольной организации?

Стало ясно, что освободить их с помощью партизан нет никакой возможности. Гитлеровцы, как назло, усилили наблюдение за всеми подступами к Оболи. Пробраться сюда незамеченной даже небольшой группе партизан было совершенно невозможно...

- Есть какие-нибудь новости? - тревожно спросила Ромашка, встретив на станционной площади Мальву.

- Нет... А ты тоже ничего о них не знаешь? - И тут же, схватив Зину за руку, прошептала: - Смотри, полицай!

Полицейский подошел к забору, наклеил какое-то объявление и отправился дальше. Девушки прочли объявление и остолбенели от ужаса. Это был приказ оккупационных властей о том, что "жительницы деревни Мостище Антонина и Мария Лузгины за укрывательство советских военнослужащих и за сокрытие оружия приговорены к расстрелу".

Многие комсомольцы в этот страшный для подпольной организации сумрачный день пришли на площадь, оцепленную немцами.

Люди подходили робко, вставали там, где им приказывали полицейские. Увидев среди собравшихся Зою Софончик, Зина подошла к ней, прижалась теснее, как бы ища защиты.

- Смотри, и Таня пришла, - толкнула Зоя свою подругу. - Ведь комитет запретил ей приходить сюда!..

Народ на площади все прибывал. В толпе Ромашка увидела Володю, Машу Ушакову, Катю Зенькову. В другой стороне - Илью, Евгения, Елочку, Митю... Появился дополнительный наряд гитлеровцев, вооруженных автоматами.

Но вот толпа всколыхнулась, загудела. Послышались возгласы:

- Ведут! Ведут!

Сестры шли под конвоем. Обе босые, в разорванных платьях, избитые, окровавленные. Старшая поддерживала младшую.

И тут толпу пронзил тонкий женский крик:

- Маша! Тоня! Доченьки мои!.. - И мать бросилась к своим истерзанным дочерям.

Но стоявшие впереди полицейские схватили ее. Мать, собирая остатки сил, вырывалась из цепких рук. Собравшаяся волна волновалась. Кто-то истошно рыдал...

Машу и Тоню конвоиры поставили у кирпичной стены склада, на которой был наклеен приказ оккупационных властей, а сами отошли в сторону. Сестры стояли обнявшись, прислонясь к стене. Они были такие хрупкие и слабенькие, эти девочки, с такой невыразимой мукой глядели на толпу, что теперь плакали многие.

- Будьте вы прокляты, злыдни!.. - закричала Тоня, обернувшись к немецким офицерам. - Наш народ отомстит вам!..

Раздался залп. И сестры, не отпуская друг друга, медленно опустились на землю.

Через сутки после казни по поселку было развешано сообщение комендатуры гестапо. Крупным шрифтом извещалось, что перед расстрелом сестры Лузгины признались в совершенных преступлениях и назвали фамилии своих сообщников, которые теперь разыскиваются. Но подпольщики знали от Нины Азолиной, что это очередная провокация гестапо. Ни одного подпольщика Маша и Тоня под пытками не выдали.

Гибель сестер Лузгиных, их несгибаемое мужество глубоко потрясли подпольщиков. Отомстить гестапо жаждали все.

Стало известно, что мать сестер Лузгиных, Антонина Андреевна, исчезла. На дверях крыльца ее избы висел замок. Что с ней и где она - никто из соседей в деревне не знал.