Зина

«Глава вторая» – черкнул профессор на свежем листке. И не давая себе времени опомниться и продышаться, продолжил чирюкать: «Зина устроилась на унитазе и пригорюнилась. После вчерашней бурной ночи отчаянно ныла растревоженная женская снасть. С головы вместо элегантной причёски свисало какое-то сено, на шее красовался огромный засос. Рыжая шмара, похоже, удрапала с Толяном, а платок со следами спермы старого сквайра…» – Пенсов вовремя поймал незаметно прокравшееся в текст учёное словцо, прихлопнул, вписал на его место «старого англичанина» – и продолжил: «… можно было считать навсегда потерянным вместе с ридикюлем. В соседней квартире полупьяные молдаване, матерясь по-румынски, штробили стены под евроремонт. Короче, неделя начиналась неудачно во всех отношениях».

Не перечитывая, не останавливаясь, не давая себе передыху – истребив только слово «растревоженная», слишком сложное для массового сознания – он высадил на бумагу второй, третий, четвёртый абзац. Главная фичёра была именно в безостановочности процесса: думать приходила пора впоследствии, когда бред, сочинённый во второй главе, надо было как-то объяснить – для чего, собственно, и писалась глава первая. Потом сбоку присобачивалась третья, и дальше всё шло по накатанной колее без остановок. В какой-то момент Пенсов чувствовал, что пора бы уже и пересаживаться за комп. Тут он уже разгонялся по полной – только клавиши трещали, как сырые дрова в буржуйке. На десятом-одиннадцатом листе он обычно врубал музон: что-нибудь из Джо Дассена или «Томбе ля неже», которую мог слушать бесконечно.

Сегодня ему случилось посидеть за компом дольше обычного. Правда, сперва пришлось всё-таки на пару минуточек включить голову: надо было придумать какую-нибудь душещипательную интригу с обспусканным платочком. Это, положим, взяло не пару минуточек, а где-то с полчасика чистого вре, зато потом дубинушка таки ухнула, зелёная сама пошла: настенные часы пробили восемь, когда Андрей Валентинович, наконец, утомлённо отвалился от компьютерного столика. Посмотрел в окно: там было пусто и сумрачно. В середине неба была луна, прищемлённая тучами сверху и снизу, как гамбургер. В голове всплыло: была какая-то сказочка про то, как Луну делают немцы в Гамбурге. Братья Гримм? Непохоже что-то. Он хмыкнул, накапал пол-лафитничка водовки. Потом, рассудив обстоятельства, добулькал доверху. Выпил. Отмороженные мозги чуть согрелись, и Пенсов, наконец, вспомнил, что про Луну – это Гоголь, «Записки сумасшедшего».

Ему иной раз приходило на ум, что грязное занятие, которым он пробавляется, и высокая культура, которую он почитает, различаются не как вода и масло, которые не смешиваются по своей природе, а, скорее, как белок и желток в яйце: достаточно чуть повредить тонкую оболочку желтка, чтобы жёлтая вкусняшка вытекла в неопрятную белую слизь. Поэтому он старался не соприкасать две сферы жизни даже мысленно. Иногда, впрочем, случались проколы. Как, например, в начале года, когда ему заказали допереводить «Психологию личностного роста», сочинение некоего Джорджа Козловичи, профессора то ли из Бостона, то ли из Принстона – в общем, из тех краёв, где учёные занимаются наукой, а не проституцией. Зачем Хапузов купил права на эту самую «Психологию», профессор так и не узнал. Видимо, по ошибке. Чтобы получить с паршивой овцы хоть клок зелёной шерсти, шеф решил опустить текст до уровня гламура. Андрей Валентинович вместо этого увлёкся, начал делать какие-то выписки, перепроверять ссылки, добавлять академической ясности – и охолонился, когда до сдачи осталось четыре дня, а первые главы Жорик завернул со словами: «Это чего такое ваще? Я же ясно, сказал, сто раз, блядь, повторил: текст надо бодяжить, а не грузить, бодяжить, блядь, а не грузить, нах…» Он произнёс ещё много слов, от которых даже у привычного ко всему Пенсова затряслись губы и покраснела шея. В тот же день он сел и разбодяжил эти несчастные три главы до полных тошнотиков, а за оставшиеся дни успел сбацать, помимо остатков «Психологии», ещё и книжицу «Худеем без диеты».

С тех пор он чётко делил попадающееся ему на жизненном пути сущее на две половины. В одной была водка, компьютер, Зина Вагина и прочая свинцовая мерзость постсоветской жизни. В другой – коньяк «Croizet VSOP», хорошие книги, редкие встречи с оставшимися в Москве друзьями. Кроме науки, к сожалению. Последний раз он просматривал «Цитологию и гистологию» пять лет назад, и убедился – никакой цитологии, да и биологии вообще в России больше не существует, тема закрыта с концами.