Зинзивер

Мите пришлось употребить все свое красноречие и смекалку, чтобы погасить в душе соседки обиду, вызванную равнодушным поведением звездочета. Поначалу ее обида как будто даже возросла от внезапно обрушившейся Митиной душевности, но потом, когда он предложил ей заглянуть в утюг и взять оттуда пятьдесят рублей на дорожные расходы, соседка сдалась. Наверное, она уступила обычному женскому любопытству. Тем не менее живые деньги произвели на нее весьма выгодное для Мити впечатление, особенно новенькие купюры Двуносого.

- Ничего себе! - сказала она восхищенно. - Ты мог бы приодеться по самой последней моде, по самой последней!..

Она взяла пятьдесят рублей и почти неуловимым движением спрятала под лифчиком.

Звездочет, все это время как будто спавший, не подавал никакого намека на свое присутствие. Но он не спал, он ждал благоприятного момента, чтобы вновь овладеть пьедесталом. Более того, он ни секунды не сомневался в успехе - пока соседка здесь, силы его удвоены и даже утроены, потому что, симпатизируя Мите, она на самом деле симпатизировала ему, звездочету, - ведь это он обладал ею.

Так и вышло, стоило соседке в знак благодарности бpocиться к Мите, как он, закрыв глаза, сиганул с пьедестала. И тут уж во всей красе выступил звездочет. Он бесстыдно отбросил простыню и, широко раскрыв объятия, на каждый ее поцелуй отвечал двумя-тремя встречными. Он цвел, он благоухал на пьедестале общего "я", словно узурпатор на троне. Он в удовольствие позволял себе насмехаться над бежавшим поэтом Митей.

- Ну что, литературный работник, ты наконец понял, кому принадлежит настоящая власть над женщиной?! Смотри и учись, как надо наслаждаться жизнью!.. Что, не нравится?! Тогда забейся в угол, занавесься юбками своей Дульсинеи и сиди - не вылезай.

И Митя занавесился - и не вылезал. И вовсе не потому, что был согласен со своим визави, а потому, что происходящее между звездочетом и соседкой вызывало оторопь, разрушало все его представления о чести и достоинстве молодого человека, причем человека, как выразился Двуносый, с высшим гуманитарием.

- Митя, ты такой хороший, такой добрый, такой отзывчивый! - горячо шептала соседка в не менее горячих объятиях звездочета. - А я, дура, рассердилась на тебя! Думала, что ты бесчувственный. Ах, дура я, дура! сладостно целуя, шептала она.

- Нет, Тома, ты молодец! Ты своего не упустишь и, если надо, чужое подберешь! - вдруг как-то чересчур прямолинейно и некстати восхитился звездочет.

Впрочем, ум как свойство сердечности, присущий поэту Мите, звездочету был несвойствен.

- Тома, всегда и везде держи себя в центре, в фокусе - тебе хорошо, стало быть, всем хорошо. Лично я только из этого исхожу - и всё "хоккей"!

Соседку очень рассмешило внезапное заявление Мити. Получалось, что ему должно быть хорошо и оттого, что она присвоит и эти его деньги. Но потом ей пришло в голову: если он влюбился в нее или по крайней мере проникся к ней какими-то родственными чувствами, то его заявление не так уж глупо. Наверное, поэтому с большей, чем прежде, страстью она ласкала и целовала его. А уходя, кокетливо заметила:

- Митенька, жди свою Томочку!

В ответ звездочет, точно робот, закинул руки за голову и, прикрыв глаза, совершенно не к месту продекламировал:

- Тома, тебя ждут дома.

Соседка не знала, что и подумать.

- Ох и грубиян же ты, Митя... грубиян!

- Потому что от дурмана пьян, - опять в рифму и опять с оттенком оскорбительного самодовольства заметил звездочет.

Его примитивная настроенность усматривать во всем только комплименты в свою пользу вдруг вывела ее из себя настолько, что она даже не нашлась с ответом. Впрочем, слова были излишни - в энергичной твердости удаляющихся шагов ощущалось обещание достаточно скорого реванша.

ГЛАВА 25

Соседка вернулась в сочельник. Она вернулась без ?Артура, но с огромным, туго перетянутым пакетом в руках и в весьма хорошем расположении духа. Все эти дни перед Рождеством она шила для Мити демисезонное пальто из великолепного темно-серого драпа и приехала с одной целью - преподнести его в качестве обещанного презента. Она рассчитывала на благодарность, на то, что Митя померит пальто в ее присутствии и таким образом она возьмет реванш.

Она ошиблась. Он даже не развернул пакета. И вообще был каким-то другим, ненастоящим - "мешком притюкнутым". Бухнулся перед ней на колени, каялся в каких-то немыслимых грехах, умолял пощадить его высшую и разъединственную любовь к Розочке.