Зинзивер

С трудом открыл огромную двойную дверь и сразу оказался в толпе пассажиров. Разумеется, полюбопытствовал, на какой поезд. Каково же было мое изумление, когда узнал, что все они - на московский. (С октября движение поездов перевели на зимнее расписание, и теперь московский отправлялся не в двадцать тридцать, а в двадцать один тридцать пять.)

Недолго думая, поспешил к кассам. Конечно, это смешно в моем возрасте, но я ни разу не ездил в купе. Бывать - бывал, а ездить не приходилось. Поэтому, когда входил в вагон, нарочно напустил на себя форсу, словно всю жизнь только и делал, что ездил в купе. В ответ проводницы (две молодые курящие особы) как-то очень загадочно засмеялись, и одна сказала другой, но чтобы я слышал:

- Какие все же поганые люди эти "новые русские"! Наденут свои кожаны и понту, словно этот поезд его личный.

Вагон был практически пустым. Оплачивая постель, попросил чаю. Проводница (в моем купе закурила новую сигарету) глубоко затянулась и, выпуская дым мне в лицо, поинтересовалась:

- А может, заодно и коньячку с кем-нибудь под бок?!

Выходя из купе, она посмотрела на меня как на придурка. Чтобы досадить ей, резко задвинул дверь.

- Люси, что там? - каким-то ржаво-надтреснутым голосом поинтересовалась напарница.

- Просит коньячку в постель, - нагло прохрипела Люси и закашлялась глубинным, из-под самого испода, кашлем.

"Так тебе и надо, лживая бестия!" - подумал я о Люси, но когда напарница сказала, что надо будет проследить за кожаном, то есть за мной, чтоб не ушел с чужими вещичками, мне проводниц стало жалко, особенно Люси. Разговаривать с вором, как она разговаривала, нужна отвага. Люси, наверное, и больная, и лживая, но смелая, а смелого пуля боится, решил я в пользу Люси и, сняв финские полусапожки, забрался, согласно билету, на верхнюю полку, на постель, которую, быть может, как раз Люси загодя и приготовила.

Удивителен мир! Прекрасен и противоречив!..

Мне хотелось музыки души. Стараясь не думать о Розочке, я все же настраивался на нее, но музыки не было. Нет-нет, я и не предполагал спать полумрак купе, перестук колес, дальние огоньки деревень, исчезающие во тьме, - все это требовало от меня какого-то радостного отзыва. Во всяком случае, умом я желал музыки, но сердце молчало, молчало, словно одеревенев.

Итак, я счастливейший человек! (Никаких струн, будто речь вовсе не обо мне.) Еще сегодня утром я и не помышлял, что поеду в Москву, и тем не менее я еду. Я еду в Москву, я еду к Розочке! (Ничего!) Может, и мои Небесной Силы бесплотные ангелы едут сейчас со мной?! (Я нисколько не иронизировал - это был жест отчаяния.)

За свою жизнь я прочитал множество всякой литературы о "жизни после смерти" и пришел к выводу, что гениальное произведение, которое сразу же будет признано гениальным, расскажет нам, в художественном осмыслении, конечно, о реальной связи видимого (физического) и невидимого (духовного) миров. (Что эти миры связаны и мы кормимся духовным миром, никогда не являлось тайной ни для какой религии.) Все выдающиеся произведения литературы и искусства, все выдающиеся научные открытия были в буквальном смысле вымолены у Бога. Он потому отзывался и отзывается на наши мольбы, что в идеале видит, как физический и духовный миры не только сблизятся, но и первый войдет во второй, и это вхождение станет вхождением человека в рай. Меня нисколько не удивляют открытия в ядерной физике и генетике, меня удивляет даже не эликсир бессмертия, к которому якобы стремится все прогрессивное человечество. Меня удивляет и беспокоит бессмертный человек! С его приходом связь миров неизбежно нарушится, мир духовный, как более тонкий, утратится, и на земле восторжествует глина, из которой бессмертный и сотворен.

Мне приснилось, что я сижу в какой-то грязной комнате, на каком-то жестком стуле у окна. Мне хорошо видно натоптанную на снегу тропку повдоль длинного арочного строения из голубого пластика. По этой тропке должна прийти Розочка, она знает, что я в этой ужасной комнате. Я стерегу тропку, я боюсь пропустить Розочку, но все же отвлекаюсь (я уверен, что прежде Розочки появится музыка души): я то и дело запускаю руку то в один внутренний карман, то в другой - проверяю наличие долларов. Доллары на месте, но тропка вся взрыхлена (ископычена) Розочкиными туфельками, точнее, каблучками. По крайней мере, я думаю, что прокараулил Розочку.

Я слышу легкий и тихий стук в дверь. Я хочу оглянуться, но не успеваю, мягкие меховые варежки закрывают мне глаза. Я слышу чудесный запах французских духов. Я прижимаю ее ласковые руки к своим губам и слышу новый, теперь уже громкий и твердый стук. Поднимаю глаза и обмираю: сзади меня стоит бессмертный человек, он же - люмпен-интеллигент. Из черных ноздрей как бы клубятся дымки - пучочки рыжих волос. Кстати, меховые перчатки вовсе не перчатки, а плотно волосатые руки. Я все еще надеюсь, что обознался, осторожно взглядываю на ноги бессмертного... и прихожу в ужас (вместо ступней - голубые копыта!).