Зюзя. Книга третья

– Что ты всё время в меня тыкаешь?! Ты послал!.. Ты сказал!.. Я что, по-твоему, смерти ей хотел? Да?! – впервые, начхав на последствия, захотелось врезать Зюзе по морде за столь обидные заявления. От души. – Ты так считаешь?! Так говори, не стесняйся! Назначай виноватого!!! Если тебе от этого лучше станет – на здоровье!!! Давай! Чего молчишь?! Ну!

Не помня себя, подбежал к доберману, упал на колени так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Ружьё полетело в сторону, глухо стукнувшись о старый бордюр.

– Давай! Давай!!! – слова пёрли наружу непрерывным потоком. – Я Росю убил! Конечно! Больше ведь некому! Ты же к этому всю эту канитель развела?! Ну а почему нет? Бублика же я застрелил! И Ольгу!..

Разумная молчала.

– Я. Жду. Когда. Ты. Скажешь, – от накатившего бешенства начался нервный тик, язык ворочался плохо, словно после укола у стоматолога, потому слова получалось исключительно выхаркивать.

Взгляд Зюзя не отвела. Не отвечала, не скалилась, не реагировала. Стояла и смотрела на беснующегося меня, будто ушатами ледяной воды окатывала. Одним, вторым, третьим...

В голове разгорался пожар. Сознание замерцало, за правой глазницей словно гвозди ковали. Мир поплыл...

Не выдержав, повалился на асфальт, обхватил голову руками и наконец-то заплакал, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю горечь утраты.

Доберман улеглась рядом, прижавшись тёплым боком ко мне, ткнулась лбом в локоть. Обдало нежностью.

Когда рыдания пошли на спад, разумная устало попросила:

– Её надо похоронить. И знай, я не думаю, что ты виноват. Прости... Мне тоже плохо и я не могу правильно думать. Получается неумно, обидно. Мне хочется всё исправить, вернуть. Но я не знаю, как.

– Оба мы хороши. Я тоже не хотел тебе зла. И я тоже многое бы отдал, чтобы всё исправить...

***

Нашу подругу мы похоронили в красивом месте за посёлком, под раскидистым дубом. Могилу рыли вместе. Я – ножом, доберман лапами. Земля не слишком нам противилась – управились быстро.

Вместо савана приспособил свою американскую куртку, предварительно зашив в ней дырочки от дроби – рука не поднималась маленькую разведчицу в рванину заворачивать.

Любой бы человек от такой мелочности пальцем бы у виска покрутил. Мне до лампочки. Не мог по-другому. Хотелось напоследок оставить Росе что-то своё, пропахшее нашей разномастной жизнью, привычное ей и знакомое, а не бездушно свалить тельце в яму и наскоро забросать землёй.

Доберман не возражала и терпеливо ждала, пока я управлюсь.

...Сделав над Росей холмик и основательно его утрамбовав, в изголовье положил несколько камней размером с кулак. Крупных поблизости не оказалось, но хоть так... Крест ставить побоялся. Увидят люди – потревожить могилку могут из любопытства. Или сломают по скотскому своему пониманию. Не кладбище же здесь – дуб.

Ничего, главное, мы с Зюзей знаем, куда в гости прийти, проведать...

– Спи спокойно, моя хорошая, – от чистого сердца произнёс я. Хотел сказать гораздо больше, проникновеннее, масштабнее, но не смог. Не умею правильно одевать чувства в слова. Это не сказки выдумывать. Жаль...

– Я тебя никогда не забуду, – вторила доберман, удивительно похоже копируя строчку из романса, который я давным-давно слышал в рок-опере «Юнона и Авось».

К месту пришлось. Разумная прощалась, принимая суровую реальность происходящего и категорически отказываясь принять смерть подруги полностью, оставляя навсегда в себе частичку нашей маленькой умницы.

Мы сидели у холмика, вспоминая различные моменты нашей, такой недолгой, совместной жизни с Росей, и думая совершенно о другом. Конкретно я – о том, что, скорее всего, сплю и кошмар слишком уж затянулся.

Потом как-то сами собой замолчали. Давило на нас. Но не уходили. Не решались.

Казалось, прервать молчание последним «прощай», встать и свалить жить дальше – проявить верх неуважения. Уйти позже, отбыв положенное? – а когда позже? Через час, два, пять? Где заканчивается необходимый минимум обязательной скорби, избавляясь от ритуалов и перетекая в скорбь истинную? Ту, которую может подлечить только время и которая всегда с тобой независимо от твоего положения на этой планете?

Я смотрел на добермана, она изредка посматривала на меня. Похоже, мы оба ждали, кто возьмёт на себя эту инициативу и скажет первым, перекладывая друг на друга бремя решения.

Хотелось не просто подняться, отряхнуть штаны и двинуться к очередному ужину, горюя каждый про себя – на такой «подвиг» ума много не надо. Тянуло уйти правильно, с пониманием, с решением, с верой в себя и свои силы.

...По штанине полз муравей. Резвый, трудолюбивый, вдумчиво исследующий сукно брюк на предмет его полезности для родного муравейника. Трудяга...

Взял с земли палочку, подцепил беспокойную букашку, переместил на землю.

– Витя! – внимательно наблюдавшая за моими манипуляциями спутница осмелилась нарушить молчание. – Мы их убьём? Да?