Зюзя. Книга вторая

– Можно. Что нужно?

– Еда. Что в оплату берёшь?

– Договоримся… Приятелю скажи, пусть выходит. Думали, я не заметил, что со вчерашнего дня под присмотром?

Что отвечать? Врать? Опасно… Зюзю показывать тоже нельзя…

Пока я размышлял, как приличнее выкрутиться, дядька неожиданно поинтересовался:

– Скажи мне, Витя, какой породы твоя тварь? – и, глядя в моё вытянувшееся от удивления лицо, рассмеялся, чисто и искренне. – Да не удивляйся! По всей области уже знают, что одноглазый мужик по имени Витя и погремухе Кривой выпустил всех обитателей зверинца и чего-то накуролесил в Белгороде. Тоже мне, бином Ньютона тебя узнать… Думаешь, много сейчас одноглазых тут бегает? Для информации – крепко поперёк глотки ты кому-то встал! За твою голову награда объявлена – двести грамм золота. Серьёзная сумма! Так что ловят тебя, хлопчик.

– И… что? – я весь напрягся.

– Да ничего. По моему мнению, выпустить из клеток живые души – дело хорошее. Так что сдавать тебя мы не собираемся. Да и не заплатит нам никто.

– Почему?

– Смешной ты человек. Такая сумма – и за так, бродяге прохожему? Был бы на моём месте глава поселения или иной какой деловой – тут да, пришлось бы отслюнявливать… А такому как я в лучшем случае руку пожмут и спасибо скажут. Так что не переживай, не в тему нам это.

Что делать? Не знаю. Другой бы на моём попытался всех убить, просто на всякий случай, сейчас это обыденно… Вон, людей жрут – и ничего, сам сколько раз видел. Никого угрызения совести не мучают. Но неправильно это, не по-человечески. Неожиданно вспомнились слова Зюзи о том, что у этой странной троицы тоже не всё просто может быть.

– Со мной понятно… Сами от кого убегаете?

Дядька вздрогнул, и я понял, что догадка угодила в цель. Не я один в здешних лесах спокойствия ищу.

– С чего ты взял? – всё же попытался держать марку он. – Ни от кого мы не прячемся.

– Да я без претензий. Не прячетесь – так и не прячетесь. Не моё дело. Ты про торговлю не ответил.

– А ты про тварь. Пусть выйдет. Не хочу, чтобы она со спины набросилась. И не ври – сегодня дважды видал, как что-то чёрное в листве мелькнуло. Размером с волка. Я понимаю, что зла вы нам не хотите – иначе напали бы давно. Но нервно мне как-то…

      Не знаю, сколько мы могли ещё так бы препираться, однако затягивающемуся словоблудию положила конец доберман, совершенно спокойно вышедшая позади меня из придорожных кустов. У дядьки отвисла челюсть, разом побледневшая от страха женщина вцепилась в девочку, и только кроха обрадовалась.

– Гав-гав. Собацька. Мама, смотли, гав-гав! – радостно заверещала она, показывая пальчиком на Зюзю. – Я в книзке видела, класивая…

– Породистая, – с уважением протянул мужчина. – Эта… Как её…

– Доберман, – подсказал я.

– Да, доберман. И не знал, что они ещё остались. Она не нападёт? – совершенно ни к месту, запоздало спросил он.

– Нет. Не тупи! Ты же сам три секунды назад на свой вопрос ответил! Хотела бы – давно напала. Вы и понять бы ничего не успели.

– Ну да… ну да… – человек провёл рукой по своим окладистым усам. – Тут ты прав. Хотя всё одно боязно.

– Сам попросил. Она к тебе на смотрины не рвалась, глаза не мозолила. Ладно, давай ускорим общение. Что у тебя из еды есть? Плачу вот этим, – я извлёк из кармана золотую цепочку и оторвал небольшой кусок. – Думаю, хватит.

Дядька снова погладил усы в задумчивости. Затем, не поворачиваясь ко мне спиной, как-то очень ловко засунул руку в ворох узлов на тележке и извлёк оттуда небольшой мешок.

– Держи. Больше ничего такого у нас нет.

Ещё раз всмотрелся в его лицо. Умное, честное, опытное. Вряд ли будет чудить при добермане за моей спиной. Да и за внучку побоится.

Спокойно подошёл, взял мешок и отдал золото. Мужчина тоже напряжённо всматривался в меня, ожидая подвоха.

– Что там?

– Мясное разное… С собой в дорогу взяли.

– Пусти! Пусти! Я собацьку посмотлеть хоцу! – как гром среди ясного неба заверещала Анечка. – Я иглать с ней буду!

Мы оба вздрогнули.

– Внученька, – голос дядьки был мягким, любящим. – Она тебя укусить может. Не надо к ней. Мы вместе вечером поиграем, уже скоро…

– Не! Ты не умеес плавильно иглать! Ты сталый и куклы у тебя нету! Пусти! – ребёнок расходился вовсю, вырываясь из объятий матери.

– Витя, свалите отсюда. Мне её ещё успокаивать, – попросил меня мужчина.

– Да, конечно… – и я с подругой дружно попятились в кусты под набирающий обороты визг девочки.

– Пусти! Пусти! Пусти! Собацька!!! Игла-а-ать!!!

– Ира! Угомони её…

… Мы ходко углублялись в сторону от дороги, исходя слюной от запахов копчёностей из мешка.

– Ты зачем вышла из укрытия?

– Я никогда не видела близко ребёнка. Интересно.

– И как впечатление?

– Не знаю… Я впервые так близко подошла. Она почти… неразумная… глупая… добрая… беззащитная…

– Так и есть. Все дети такие, что человеческие, что прочие…

И только мы собрались поесть, как вдруг Зюзя вскочила.

– Я слышу крики.

– Где? – без интереса спросил я, уже извлекая из мешка завёрнутую в бумагу птичью тушку.

– Там, на дороге. Маленькая плачет. Кричит человек, и другой человек.

– Ну и пусть кричат. Внучку успокаивают, наверное. Сама видела, как она расшумелась…