— Ну, добрый, так добрый, если ты так считаешь. — Добродушно шутя, приветствовал его редактор. — Есть новости? Только не говори, что срочно в номер. Мы замучили типографию, срывая им все графики выпуска.
— Это как вы распорядитесь, шеф, — ухмыльнулся Николай. — Можем и не давать срочно, однако наша оперативность даёт редакции большие тиражи и соответственно деньги.
— Ну, ты меня не агитируй, Николай. Если есть что, выкладывай. Чувствую, что намеченные мне горчичники по случаю простуды отменяются. Говори, в чём дело.
— Я не буду торопить, но вы же сами погоните. Суть вот в чём. Вопервых, ко мне заявилась служба безопасности в лице любимого нами майора Скорикова. Я с ним встретился на улице, возвращаясь домой, но он ожидал меня.
— Это любопытно. Он явно держит на тебя зуб. Однако это ты мне можешь подробно изложить завтра. Сам понимаешь, не телефонный разговор, — начал объяснять редактор, но Самолётов прервал его:
— Согласен, Семён Иванович, но это не всё.
— Нет? Извини. Слушаю внимательно.
— Мы с майором поднялись ко мне, но в квартире уже сидели двое бритоголовые. Подозреваю, что телохранители Утинского или кого-то из подобной шайки. У них обычно такие бригады. Кто-то из парней свалил меня с ног, шваркнув по голове. Они не ожидали, что со мною майор, и он их арестовал. Примчались его сотрудники, обнаручили головорезов, и вся компания только что меня покинула.
— Вот это фокус, — явно поражённый сообщением, проговорил медленно Никольский. — Сажусь в машину. Это сенсация! Могу за тобой заехать.
— Семён Иванович! — Заторопился Самолётов, боясь, что несдержанный редактор не дослушает до конца. — Тут у меня ещё материал.
— Всё скажешь в машине. Еду. Посигналю у окна.
Самолётов понимал, что ликвидировав в квартире жучок, он не мог устранить прослушивание телефонных разговоров. Это же знал и редактор, поэтому оборвал разговор.
Николай переоделся в костюм и сел писать. Через пол часа за окном раздался гудок машины.
Спустя несколько минут, журналист садился в новенький «седан» редактора. Но прежде чем Никольский, поздоровавшись рукопожатием, нажал на педаль газа, Николай наклонился к шефу и тихо произнёс:
— Минутку, Семён Иванович. Не очень пристально посмотрите направо и отвернитесь. На той стороне стоит мужчина.
— Так, вижу, и что?
— Теперь поехали, а я буду говорить.
— Понял.
Седан сорвался с места.
Наблюдатель с другой стороны улицы поднял к уху рацию, докладывая ситуацию и номер удаляющегося автомобиля иностранной марки.
Самолётов говорил:
— Семён Иванович, за мною установлено жёсткое наблюдение. Мне кажется, что лучше будет, если я оторвусь на несколько дней в командировку. Тем более что повод для этого есть. Давайте свернём здесь направо и станем на минутку. За нами никого нет. Я дам вам кое-что почитать.
Машина стала. Самолётов протянул редактору листки, написанные Машей с некоторыми правками Николая и фотографии.
— Так это же ещё одна сенсация! — чуть не закричал Никольский. — Как ты их откапываешь? Ты весь из сенсаций.
— Дело не во мне, — заметил Николай, — важно другое — начинается хорошее дело. Мы можем, наконец, обратить внимание общественности на то, что можно и нужно делать с детьми.
— Ах, — отмахнулся редактор, — что ты мне всё политграмоту в уши суёшь? Это я и без тебя понимаю. Говорю тебе, как журналист, а ты мне, как политик. Но в отношении тебя ты, пожалуй, прав. Что-то прицепились к тебе. Подготовим материал, и дуй в эту страну детей. Сделай о них хороший репортаж.
— Можно, я дуну сейчас же? Боюсь, что в редакции меня найдут и потянут на беседы и так далее.
— Есть резон, — согласился редактор. — Хочешь тут выйти? Или куда подвезти?
— Думаю, что здесь лучше. Вашу машину, скорее всего уже поджидают. А если майор спросит обо мне…
— Ну, не учи учёного, Николай! — опять возмутился Никольский. — Я, брат, главный редактор не только потому, что писать умею, тут у нас мастеров хватает, но и потому, а это, запомни, главное, что умею руководить и знаю, когда и что сказать. Так что давай топай, и удачи тебе!
Седан рванулся вперёд. Николай побрёл по улице, но через минуту запел мобильный телефон. Женский голос спросил:
— Ты придёшь?
— Да, конечно, — прозвучало в ответ. — Лечу, радость моя, как на крыльях.
Папа, которого звали так все подчинённые ему люди по семейной мафии, продолжал сидеть посреди ночи, посреди Москвы, в мягком кресле своего кабинета на восемнадцатом этаже, раздражаясь всё больше и больше.
Да он был родным отцом для своих людей, которым раздавал деньги и подарки направо и налево, лишь бы они считали его своим папой и не готовили всякие предательские бяки. Понятно, что себе он оставлял львиную долю от каждой удачной махинации, называемой предпочтительно операцией или сделкой. Но отцом его называли лишь действительные дети (два сына — круглых дурака в вопросах бизнеса. Не хотели учиться оболтусы, правда, как и их отец). А мафия поголовно звала папой. Сотрудники по государственной части называли по имени отчеству, как и полагается.