Злачное место

– Иностранец, с бумажником, он умер и ожил. Он укусил Тедди… и еще нескольких. Тедди ничего не понял. Он разъярился и ударил русского в висок… убил его… а потом испугался и увез его хоронить в пустыню, а потом все началось здесь… Я успел разбить головы четырем, пока меня не укусили. Но Тедди теперь «убивающий быстро»… Это теперь по всему миру – радио говорило… – Эдвард зашептал что-то совсем неразборчивое, глаза его уставились в точку куда-то за спиной Джона. Пару раз он глотнул воздух и медленно вытянулся. Джон Наматжира перевернул его на живот и принялся ждать – откуда-то он знал, что надо обязательно дождаться воскрешения Эдварда. Наконец Эдвард зашевелился, и Джон двумя ударами своего старого молотка расколотил ему затылок. Подтащив Эдварда к краю шахты, он столкнул тело вниз. «Может, твой скелет когда-нибудь тоже станет опаловым», – подумал Джон.

Следом за телом Джон швырнул вниз и недопитую бутылку пива – пить теперь будет некогда, да и с «убивающими быстро» лучше встречаться на трезвую голову.

Сжимая в руке свой молоток, Джон направился к поселку, пригибаясь, совсем как на охоте, так, как его учили в племени. Мешала хромота. По поселку бродило несколько оживших мертвецов, но их Джон не опасался: скрытая память услужливо подсказала, что до тех пор, пока они не съели мяса весом в несколько фунтов, они так и останутся медленными. Еще несколько трупов, по-видимому, убитых Эдвардом, лежало в разных концах улицы. Этих уж точно не надо бояться. Вот Тедди – другое дело… Над одним из домиков мелькнула быстрая тень, и Джон замер, как и положено настоящему охотнику австралийской саванны. Тедди и при жизни был довольно-таки здоровым мужиком, а сейчас, нажравшись человечины, стал еще больше. Поводя уродливой мордой из стороны в сторону, Тедди, вернее, та тварь, что была им когда-то, сидела на крыше одной из хибар и, казалось, прислушивалась к творящемуся внутри. Из домика донесся детский плач, внезапно быстро оборвавшийся, но Тедди этого хватило – он вцепился рукой с короткими толстыми когтями в лист кровельного железа и оторвал его так же легко, как, бывало, живой Тедди срывал кольцо на банке с пивом. Внезапно изнутри грохнул выстрел, и Тедди громадным прыжком метнулся с крыши в сторону. Мертвецы, тупо бродившие по улице, потянулись на выстрел и принялись колотить руками в дверь и маленькое окно. Наверное, там Элизабет и мальчик, подумал Джон. У Элизабет есть ружье, но долго ей не продержаться – рано или поздно она отвлечется на мертвецов снаружи, и Тедди попадет-таки внутрь. И кроме того, мертвым не нужно ни спать, ни отдыхать, ни есть, ни пить, – а живым все это надо…

«А чего ты вообще решил спасать этих белых? – внезапно ожил внутренний голос. – Разве не они заняли земли твоих отцов? Разве не они убивали твоих сородичей, травили их, как диких зверей? Травили в самом натуральном смысле – ядом, потому что туземцы ведь не люди? Разве не они загнали уцелевших в резервации? И разве не твоих родителей, Джон Наматжира, они отняли в свое время от их родителей, чтобы воспитывать их отдельно, в интернатах – о, из самых лучших побуждений, чтобы приобщить дикарей к культуре, «забыв», правда, дать им потом хотя бы гражданство, как забыли они дать его и тому, знаменитому Наматжире, – даром, что он получил медаль из рук королевы…» Джон стиснул крепкие зубы. Все это было правда. И все же ни один человек не заслуживал участи быть сожранным «убивающим быстро». И кроме того, Элизабет дала ему бутылку пива. А Уильям никогда не смеялся над ним, даже когда это делал его отец… А когда там, в Афганистане, его подстрелили в колено, белый Нед Лепски тащил его, черного Джона Наматжиру, вовсе не потому, что он был лейтенантом. И не белые дали ему в руку бутылку с виски, когда его комиссовали из армии. Да и вообще сейчас, если это правда насчет всего мира, живым лучше держаться вместе, какой бы они ни были расы и цвета кожи… Голос хрюкнул что-то неразборчивое и заткнулся.