Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

«Надо сказать ей правду. Так дальше нельзя. Это означало бы обманывать ее. Не имею права. Она невинна. Правда, девичья невинность — это буржуазный предрассудок, но раз она живет в буржуазной среде, я не имею права калечить ей жизнь. Допустим, я скрыл бы от нее правду. И вечно терзался бы угрызениями совести, они не дали бы мне насладиться счастьем, которое я могу испытывать с нею рядом. Я без конца спрашивал бы себя: „Полюбила бы она меня, если бы знала, что я женат?“ Овладеть ею, а потом уж сказать было бы величайшей подлостью. Она стала бы глубоко презирать меня.

Какое невезение! Разве я не был бы счастливее, если бы до меня она принадлежала другому? А смог бы я простить это Ирене? Да, конечно. Почему бы ей не уступить своим желаниям? Однако… Впрочем, нет… Прочь сомнения! Она поклялась, что невинна. Смешно! Невинность для женщины — все равно что аттестат о хорошем поведении. Но для меня невинность Ирене ничего не значит… Когда я спросил ее, девушка она или нет, я сделал это не для себя, а для нее. Так или иначе, если я скажу ей правду, я поставлю на карту свою судьбу, по это лучше, чем обман. Она порвет со мной? Ну, допустим, что порвет. Неважно. Ирене обязательно подумает: „Этот человек знал, что я готова отдаться ему, и все же не побоялся сказать мне правду. Как он благороден!“ И волей-неволей будет восхищаться мной — кто же может остаться равнодушным к душевной красоте?»

Как мы видим, Бальдер был весьма высокого мнения о себе. Он продолжал рассуждения.

«Существуют две возможности. Первая — она меня отвергнет, вторая — будет моей. Кроме того, я не мог бы любить женщину, которую больше всего волнует, женат я или нет».

Тут его собственный дух справедливости задал ему такой вопрос: «Как бы ты повел себя с этой девушкой, если бы предвидел, что, узнав правду, она тебя покинет?» — «Сказал бы правду». — «А если эта женщина — притворщица, которая сделает вид, что любит тебя, хотя ты и женат, чтобы ты влюбился в нее окончательно и бросил бы жену?» — «Мне все равно, притворщица она или нет. Всякий, кто притворяется, действует по рассудку, без которого никакая игра невозможна. Какая разница, искренна Ирене или нет? Ведь я хочу переделать свою жизнь с помощью той силы, которую придает страсть. А страсть может быть лишь абсолютно искренней, иначе это не страсть».

Тут он немного отступил:

«Да и зачем думать, что Ирене играет комедию? Зачем всегда предполагать дурное? С первого момента нашего знакомства я только и делаю, что воображаю худшее. Может быть, это подсознательная тактика — думать о ком-то дурное, чтобы оправдать себя за то зло, которое мы можем причинить этому человеку? Во всяком случае, пока что еще не поздно все забыть».

Бальдер тогда не понимал, что, раз ступив на какой-то путь, надо пройти его до конца. Впоследствии он познал этот грозный закон, с которым почти все люди рано или поздно сталкиваются. Закон, согласно которому всегда надо идти до конца.

Признание

нова он и она стоят у стоны под решетчатыми стальными сводами, поддерживающими стеклянный купол.

Они не слышат ни сухого лязганья буферов, ни непременных свистков маневрирующих локомотивов. Бальдер рассеянно смотрит туда, где кончается стеклянная крыша, на залитую солнцем платформу. Он думает о том, как избежать ненужных сантиментов, прощальных слов при расставанье навсегда.

У платформы плавно тормозит и останавливается поезд на Тигре.

— Садимся, — говорит Ирене.

— А?.. Нет… Понимаешь, сегодня я не могу тебя проводить. Зато я написал письмо, чтобы ты в дороге не соскучилась.

Ирене в неизъяснимой тревоге поднимает голову. Глаза ее вспыхивают рыжеватыми лучами, три тонкие вертикальные морщинки собираются у переносицы, но воля ее не слабеет перед семидесятикилограммовым мужчиной, который стоит, засунув руки в карманы, в шляпе, слегка сдвинутой на затылок, и смотрит на нее серьезными, печальными глазами, схватывая любую перемену в выражении ее лица.

«Я подлец», — проносится у него в голове.

Ирене берет стоящего перед ней мужчину за руку. Распахнувшееся пальто открывает ногу в коричневой туфельке. Ее приказание звучит почти яростно:

— Ты не уйдешь. Что с тобой такое?

Бальдер иронически смотрит на нее. Мозг его лихорадочно работает: «Какая воля у этой девочки! Меня выдают глаза. Притвориться веселым выше моих сил».

— Со мной ничего. Почему со мной должно что-то случиться?

А сам думает: «Какой я дурак. Совершенно не владею собой».

— Как это ничего? Ты такой странный. Я тебя не отпущу.

Напускное спокойствие Бальдера тонет в болоте уныния. Час пришел.

— Ты поедешь со мной. Проводишь меня. Что бы там ни было.

Он чувствует, как ее пальцы с силой сжимают его руку и запястья.

— Садись в вагон, поезд отходит.

Ирене в изнеможении падает на сиденье в угловом купе, напоминающем каюту трансатлантического лайнера из-за наполовину опущенных пластинчатых жалюзи и тусклого поблескиванья кожаных сидений, — все это создает атмосферу интимности и уюта.