Злая корча. Книга 2

Сначала приняли это за чуму, но посланные на мсто врачи, изслдовавъ въ точности болзнь, донесли, что она не заразная, а происходить отъ употребленiя въ пищу плохого хлба. Рожь красноватая и похожа на зерно куколя. Думаютъ, что она попорчена ядовитыми туманами. По употребленiи ея въ пищу, люди чувствуютъ головокруженiе, потомъ страшныя судороги и кто не умираетъ на 9-й день, тотъ лишается рукъ и ногъ, которыя отпадаютъ, подобно тому, какъ это бываетъ здсь съ отмороженными членами. Ни одно изъ средствъ, обыкновенно употребляемыхъ при зараз, не оказалось дйствительнымъ противъ этой болзни. Ея избгли только пользовавшiеся хорошей пищей и неупотреблявшiие сказаннаго хлба. Докладъ врачей объ этомъ случа чрезвычайно любопытенъ, и если мн удастся достать копiю съ него, я пришлю ее в. в. Итакъ, во-первыхъ, болезнь эта можетъ имть дурныя послдствiя, ибо трудно достать столько хорошей ржи, чтобъ ее хватило на продовольствiе населенiя и армiи — громадное количество попорченной приказано сжечь — во вторыхъ, случайности войны съ турками могутъ сразу, а, пожалуй, и безвозвратно ослабить и могущество, и славу Царя[53].

Заметим, что в России с французского привычно перевели Il est rougeatre et ressemble assez a l’yvraye (так в оригинале письма, l’ivraie в современном написании — плевел) как «красноватая и похожа на зерно куколя» — то литературное «окукливание» спорыньи, о котором я упоминал выше. Похоже, что в процессе пересказов и переводов исказилась также и информация относительно цвета. По-русски все хлеб — и тот, что на поле колосится, и тот, что в печи. Не рожь должна быть красноватой (и не зерно ржи, как во французском оригинале), а выпеченный из нее хлеб. Тот самый кроваво-красный хлеб, который прошел визитной карточкой спорыньи и «антонова огня» через всю историю эпидемий — от христианской евхаристии в представлении Пасхазия, крестовых походов и до процессов сейлемских ведьм. И даже до крестьянских видений хлеба и крови в 1937 году в СССР, как мы увидим далее.

Сам Петр два года спустя тоже умер от антонова огня. Здесь спорынья уже ни при чем — в России, в отличие от Европы, «антоновым огнем» называли любую гангрену.

Однако 1722 год — не единственный, когда Петру I пришлось столкнуться со спорыньей. Эпидемия была зафиксирована в 1710 году в Прибалтике, но тогда она (совместно с чумой) царю скорее помогла, противник был сильно ослаблен «моровой язвой». Это была первая эпидемия эрготизма в России, попавшая (как и эпидемия 1722 г.) в словарь Брокгауза (на рубеже XX века более ранние эпидемии отравления спорыньей, вроде описанной в Троицкой летописи, еще не вошли в научный оборот и не были известны составителям словаря). В ходе военной кампании 1710 года русской армии удалось относительно малой кровью взять семь прибалтийских крепостей (Выборг, Эльбинг, Ригу, Дюнамюнде, Пернов, Кексгольм, Ревель). Россия полностью заняла Эстляндию и Лифляндию. Но также в это время описывается и другая моровая язва, которую считают чумой. Впрочем, то, что традиционно считается чумой, всегда ли было ей на самом деле? «Съ 14 мая въ осадномъ корпус началось сильное моровое повтріе, занесенное изъ Пруссіи. У заболвшихъ распухали ноги, появлялись язвы на тл и почти вс заболванія кончались смертью»[54]. Не совсем характерное описание чумы при осаде Риги? Зато мы знаем, что спорыньи в Европе было в то время в достатке, во Франции в Солони в 1710 году «четверть ржи была рогатой»[55]. Эрготизм в 1710 году, кроме Франции и Прибалтики, также бушевал в Италии и Швейцарии. Похоже, что чума и спорынья в очередной раз действовали синергично.