Итак, у нас есть два эпизода первоначального появления легенд о хлебе и крови. Оба эпизода зафиксированы летом во время сбора урожая. Изначально легенда появляется там, где разражается эпидемия эрготизма. Вторичное появление легенды, с упоминанием видений огненных столбов, происходит в 1937 году. Оба года были аномально влажные. В эпицентре заражения 1927 года «за июнь, июль и август по всему округу осадков выпало почти вдвое больше против нормы»[195]
. В 1937 году в некоторых областях от повышенной влажности весной гнили даже сами рожки спорыньи[196]. Помимо параноидальных страхов, нарушения мышления, психозов и галлюцинаций, отравление спорыньей чревато непроизвольными абортами, что может объяснить нам образ сидящей в луже крови женщины в некоторых разновидностях легенды. С учетом запрета абортов с 1936 года и увеличением, соответственно, незаконных абортов (выполняемых с помощью все той же спорыньи), это было более актуально в 1937 году.Значит ли это, что фоновое отравление спорыньей могло не только усилить (или даже спровоцировать) Военную тревогу, внезапно охватившую страну в 1927 году, но и добавить истерическую составляющую в массовые репрессии 1937 года? Случайно ли этот очередной год арестов и расстрелов «врагов народа» — что происходило тогда каждый год и без всякой спорыньи — резко выделился из ряда ему подобных лет и стал годом полноценного психоза, получившего впоследствии название «великого безумия», когда в каждый отдельный день стали расстреливать людей больше, чем за весь год целиком в любой другой год репрессий? Это большой отдельный вопрос, включающий серьезный дополнительный антропогенный фактор в виде деятельности академика Лысенко; здесь мы его рассматривать не будем. Но нельзя не отметить очередное совпадение — в 1937 году также произошло нашествие саранчи. 20 мая 1937 года Иран даже согласился направить своих специалистов по борьбе с этим вредителем в пограничные районы СССР в соответствии с советско-иранской конвенцией по борьбе с саранчой. К концу года была запланирована конференция советского и афганского саранчовых бюро (существовала и такая форма сотрудничества). Пора уже присмотреться к этой постоянно сопровождающей эпидемии эрготизма саранче повнимательнее.
Глава 11
Пушкин и саранча
Саранча летела, летела —
И села.
Сидела, сидела, —
Все съела
И вновь улетела…
Хорошо известна историческая байка о том, как Пушкин, посланный графом Воронцовым в мае 1824 года наблюдать за размножением саранчи в Херсонскую губернию, вместо официального донесения о своей командировке, сдал в канцелярию лишь издевательский отчет в стихах (см. эпиграф). После объяснений по этому поводу Пушкин пишет заявление об уходе со службы по собственному желанию и отправляется в ссылку в Михайловское.