Злая Русь. Пронск (СИ)

Хрипло, тяжело выдохнул Коловрат, а после обратился к Ратмиру:

— Вертайся назад, найди князя Всеволода, да передай ему — пусть его гриди и гриди его сына разделятся, да обтекают отборных людей хана по крыльям. Я поведу наших ратников, и мы свяжем поганых боем — а пронским воям нужно обойти их, да ударить навстречу, у самого шатра!

Черниговский поединщик возмущенно открыл рот, собираясь твердо заявить: «скачи сам ищи князя, а я поведу своих людей!», но осекся под тяжелым, горящим взглядом Евпатия, доселе не виданным… Покорился Ратмир воле неистового боярину, поскакал назад — а тот уже скликал воев:

— Стойте, стойте! Не гоните коней! Стойте! Соберемся в кулак, да ударим по ворогу всей силой! Пусть вперед выйдут те, у кого остались копья, за ними же встанут гриди с луками… Стойте!

Две с половиной сотни потрепанных во время прорыва и стремительной атаки меж шатров, разгоряченных схваткой и безумно смотрящих перед собой дружинников собрал Коловрат, срывая голос. А покуда верный соратник уже нашел князя по развевающемуся над головой его стягу с ликом Спасителя — и передал Всеволоду Михайловичу слова Евпатия. Опытный военачальник оценил предложение боярина и не стал долго размышлять или противиться — а сразу разделил пока еще свежую, практически не бывшую в схватке дружину с сыном. Вскоре уже оба отряда принялись обтекать с крыльев ставку темника, беспрепятственно следуя между опустевших монгольских юрт…

А Евпатий, сумев сбить своих всадников в единый клин, едва ли физически ощущая, что буквально каждый миг промедления идет в пользу татар, бросил, наконец, гридей в яростную, стремительную атаку! Задрожала земля под копытами крепких скакунов, несущих на себе тяжелых панцирных всадников — да уже за сотню шагов до замерших тургаудов накрыл их сверху град стрел! И если чешуйчатая или дощатая броня поверх кольчуг не поддалась срезням, то ведь многие жеребцы из защиты имели лишь кольчужный нагрудник да стальной налобник… И жалобно заржав — словно люди вскричали! — несколько десятков животных пало наземь, придавив собой всадников… Да и многие гриди облачены лишь в кольчуги — а они далеко не всегда спасают от срезней, выпущенного из самых мощных в степи, составных монгольских луков…

Ударила стрела и в Вихря, чуть пониже шеи, оставив на теле верного жеребца глубокую, широкую рану! Как же жалобно заржал скакун, любимец дочерей… Покуда, правда, устоял — но кто бы знал, как же горько стало Коловрату от боли верного друга! И от его преданной стойкости, что редко когда встретишь и у людей… Едва ли не на холку Вихря лег Евпатий, на самое ухо взмолился животному так, словно бы конь мог его понять:

— Пожалуйста, еще чуть-чуть! Давай же, немного до поганых осталось — а уж там слезу!

А Вихрь словно услышал своего хозяина, разогнавшись в тяжелом галопе насколько возможно быстро — впервые в жизни он так скачет! И с каждым ударом сердца приближается строй тургаудов, а припорошенная снегом земля под копытами коня сливается в белое полотно… Не своим голосом вскричал Евпатий, силясь дозваться до конных лучников:

— Стрелами — БЕЙ!

Да уж те и сами видят, что ворог близко, что еще чуть-чуть — и гриди с рогатинами на острие клина столкнутся с ощетинившимися чжидами монголами! Крик боярина лишь немного опередил залп русичей — и десятка три бронебойных стрел стегнули по тургаудам, выбив не менее полутора дюжин поганых! Но уже и на дружинников вновь обрушился град срезней, отправленных в полет ханскими гвардейцами…

Не менее сотни ратников унесла «оперенная смерть», разя числом, да на близком расстоянии. Еще полсотни воев потеряли жеребцов — но продолжили бег пешими… Но оставшиеся вои доскакали до ворога, ведомые Коловратом!

— БЕ-Е-Е-ЕЙ!!!

На мгновение перекликнул шум битвы яростный рев Евпатия — а ударом сердца спустя ошалевший Вихрь, словно и не видя опасности, налетел грудью на наконечники чжид… Пробили они кольчужную защиту, впились в тело верного жеребца, будто бы сознательно пошедшего на смерть! Будто бы понявшего, что конец от полученной раны итак близок — чего же цепляться за жизнь?!

Едва ли не с плачем выпрыгнул из седла его хозяин, с яростной силой метнувший топор в лицо ближнего поганого, да вырвавший из ножен меч! Особый меч, из харалужной стали едва ли не белого цвета, подаренный когда-то отцом… Сейчас он молнией сверкнул в руке боярина, буквально срезав верхнюю треть поставленной блоком сабли тургауда — да перечеркнул тому шею, подбросив голову монгола в воздух! А следующим взмахом Коловрат перебил древка у самых наконечников тянущихся к нему чжид… И прыгнул к ближнему противнику, размашисто да очень быстро рубанул сверху вниз, отсекая руку и часть грудины нукера от его тела! Харалуг словно бы и не почувствовал встречи со стальными пластинами хуяга…

Шарахнулись назад монголы, охваченные суеверным ужасом перед неистовым орусутом и его зачарованным клинком! А ведь не только Евпатий столь неистово, словно не боясь гибели, бьется с ворогом — вся сотня дружинников сражается с необыкновенным мужеством и яростью!