Златая цепь времен

Возражение вызывает одно существенное обстоятельство. В. Е. нужно отправить отца и мужа Кати добровольцами в первый же день войны. Но такого не было, не могло быть. С 22 июня райвоенкоматы заперли двери на несколько дней, хоть их и действительно осаждали добровольцы. С помощью спешно призванных из запаса писарей военкоматы день и ночь писали повестки, организованно следуя мобилизационному плану в части призыва пополнений, и запись добровольцев сорвала бы осуществление мобилизационного плана. Происходившее значительно позднее формирование московского ополчения контролировалось руководителями предприятий и учреждений, отпускавших лишь тех, без кого могли как-то обойтись.

Менее существенная деталь: фосфорных значков для хождения в темноте совсем не было! (Как у автора.) О таких значках прошел было слух, в результате чьего-то проекта, может быть, и не более. Не было в начале войны и разговоров о «втором фронте».

У французов есть, средь многих, два описания битвы под Ватерлоо — Стендаля и Гюго. Они совершенно различны, хотя над обоими веет история. Стендаль — реалист. Гюго — поэт, но он творит легенду из фактов. В. Е. (да и не он один) порой факты сотворяет сам.

Наша литература до сих пор в значительной мере опирается на войну… Действительно, едва ли не половина нашего населения родилась после войны, а это ведь уже и тридцатилетние. Но и те, кому к концу войны исполнялось пять-шесть лет, войны, в сущности, помнить не могут. Для нынешних сорокалетних война и тяжелые послевоенные годы заслонялись спинами взрослых.

Вернувшиеся с войны нашли тяготы в своем роде не меньше, и, по исторической необходимости, по исторической неизбежности, никто им не мог помочь, кроме них самих. И здесь, в мирное время, кто-то падал, а кто-то побеждал. Тут настоящая правда романа В. Е. Поэтому я и рекомендую вниманию редакции «Катю Мушкину».

*

…Первые страницы повести Д. С.[32] шли у меня с нарастающей досадой. Маленькие неточности речи (так, знаки отличия — вместо знаки различия) запоминались не в успех автору. Бедно-стертым казался язык.

Потом чтение пошло, и пошло легко, хотя все оставалось таким же. Я увидел живого героя повести, от имени которого, юноши, такого же, как все (и его языком), идет рассказ о тех человеческих атомах, из которых лепились, как из глины, стеночки на путях германского вторжения. Стеночки эти, не успев окрепнуть, размывались, падали, их уносило без вести, а они опять и опять поднимались… Без них не пришла бы Победа.

…Писатели суть свидетели своего времени, и писательство есть свидетельствование. Не знаю, кто первым выразил эту, казалось бы, очевидную мысль, что ли. Но какую же трудную для выполнения и не слишком ли заносчивую? Ведь литература-то всегда служила и средством для отдыха мысли и развлечением чувств, и — чем угодно, а не только свидетельством, тем более — прямым.

Нам всегда хочется видеть героя первого плана, свершителя подвигов, обязательно награжденного успехами, славой и, конечно, любовью с безбрежностью семейного счастья, проводимого через последние строки романа… А как же быть с жизнью, реальности которой могут быть куда горче, но и выше романа?

Есть у меня в Западной Сибири друг, с которым мы, пока у нас были силы, а в стране — охота, по осени забирались куда поглуше и по месяцу, по полтора мало кого и видели, довольствуясь собственным обществом. Как-то перед очередным нашим выездом мы шли мимо кино — в Челябинске, где мой друг живет последние двадцать лет, — и я спросил:

— А ты, Иваныч, в кино-то ходишь?

— Нет. Я теперь и на документальные не хожу.

— Что ж так?

— Да смотрел я «Битву под Москвой». А я ведь сам под Москвой воевал.

На том мы и закончили для нас вполне естественно, но здесь для моей цели нужны пояснения. Мой друг в 1929 году, заканчивая срочную службу в РККА, поступил в военное училище. В 33-м он демобилизовался и как был, так и остался русским крестьянином по всей своей сути. В 41-м он пошел в бой командиром роты, очень скоро получил батальон, а с 42-го и до конца воевал командиром полка. Боевые награды его не забыли, но кончил он лишь майором, ибо был четырежды ранен и провел в госпиталях чуть ли не год. Обладая, как многие не порченные легким образованием русские люди, лаконичной точностью речи, он, как иные, кто вытащил войну на себе, не любил о ней говорить, и его коротенькие рассказы — от случая к случаю не только к месту и случаю — крепко и пряно пахли действительностью.

Итак, содержание повести Д. С. обманчиво просто. Вообще-то говоря, по военной теории, отвлекающий маневр для частей, которые его физически осуществляют, ничего хорошего не сулит. Настоящее наступление готовится в другом месте, другими частями. А здесь — жертвоприношение суровому богу войны. И чем лучше отвлекающий выполнит свою задачу, то есть чем больше оттянет на себя силы противника, тем больше он, отвлекающий, будет истреблен.