Златокожая девушка и другие рассказы

«Спасибо! – отозвался пациент. – Я уже лучше себя чувствую». Он закрыл глаза. Рут, стоявший рядом, взглянул на Барбару. Та изучала незваного гостя с каким-то странным, расчетливым выражением на лице. Рут опустил глаза, пользуясь случаем впервые оценить внешность незнакомца. Он был молод, лет тридцати – худощавый, но очевидно сильный и выносливый, судя по бугрившимся под кожей переплетенным жилам. Лицо у него тоже было худое – почти костлявое; он где-то сильно загорел или был смуглым от рождения. Черные волосы были коротко подстрижены; в числе других особых примет можно было назвать густые черные брови, удлиненный подбородок, тонкий нос с горбинкой.

Джим Рут отвернулся. Глядя на жену, он мог предсказать будущее с тошнотворной уверенностью.

Рут промыл инжектор, поставил руководство на полку – все его движения вдруг стали неловкими и напряженными. Когда он обернулся, Барбара пристально смотрела на него широко открытыми задумчивыми глазами. Рут медленно вышел из комнаты.

На следующий день Марвилл Лэндри был на ногах – он побрился и переоделся, от его болезни не осталось и следа. Горный инженер по профессии, он сообщил Руту, что направлялся на четырнадцатую планету Тубана, чтобы приступить к работе в качестве подрядчика.

Вирусное заболевание застало его врасплох, и только благодаря счастливой случайности он заметил на навигационных картах ближайший форпост цивилизации – станцию на Дикантропусе. Он настолько ослабел, что почти ничего не соображал, когда тормозил и приземлялся, в связи с чем боялся, что у него почти не осталось топлива. Действительно, когда они проверили состояние корабля, топлива в нем не хватило бы даже для того, чтобы приподняться над поверхностью планеты.

Лэндри горестно покачал головой: «А на четырнадцатой планете Тубана меня ждет контракт стоимостью десять миллионов валюнтов».

Рут мрачно заметил: «Через три месяца должен прибыть грузопассажирский пакетбот».

Лэндри поморщился: «Три месяца – в этой чертовой дыре? Самоубийство!» Как только они вернулись на станцию, Лэндри спросил: «Как вы можете здесь жить?»

Барбара услышала это замечание: «Не можем. Каждую минуту на протяжении последних шести месяцев я была на грани истерики. Джим… – она скорчила гримасу, кивнув в сторону мужа, – Он занят своими камнями, костями и антенной. С ним не разгуляешься».

«Может быть, я смогу как-то облегчить вашу участь», – пошутил Лэндри.

«Может быть», – отозвалась Барбара, бросив на Рута безразлично-прохладный взгляд. Через некоторое время она удалилась; ее непривычно изящная походка приобрела таинственно-радостный характер.

Вечером устроили поистине праздничный ужин. Как только слепящее голубое солнце скрылось за горизонтом, Барбара и Лэндри вынесли стол на берег озера и накрыли его со всей доступной на станции роскошью. Не говоря ни слова мужу, Барбара откупорила четырехлитровую бутыль коньяка, которую Рут целый год хранил в неприкосновенности, и приготовила щедрые коктейли со льдом, консервированным лаймовым соком и вишнями в ликере «Мараскино».

Они ужинали при свечах; отблески пламени трепетали в высоких бокалах, и на какое-то время даже Джим Рут развеселился. Воздух стал чудесно прохладным, а пески пустыни, белые и чистые, как камчатное покрывало, простирались в сумрак ночи. Так они пировали, закусывая бокал за бокалом драгоценного коньяка Рута консервированной птицей с грибами и морожеными фруктами, а с другого берега пруда за ними следили из темноты туземцы.

Рут скоро отупел от выпивки, его клонило в сон – но Лэндри только оживился, а Барбара вся искрилась: гостеприимная, очаровательная и остроумная хозяйка. Ее переливчатый звонкий смех далеко разносился по ночной пустыне Дикантропуса. Барбара и Лэндри провозглашали тосты, поздравляя друг друга, и обменивались колкими шутками в адрес Рута – тот, обмякший в полусне на стуле, не реагировал. Наконец Рут заставил себя подняться и, волоча ноги, отправился спать.

На столе у озера догорали свечи. Барбара наливала коньяк. Голоса собутыльников превратились в мурлыкающее бормотание, и в конце концов свечи погасли.

Никакие человеческие пожелания и молитвы не могли продлить благословенную тьму; наступило утро, и начался день молчания и потупленных глаз. За ним последовали другие дни и ночи – время шло, как обычно. На станции уже никто почти не притворялся.

Барбара откровенно избегала Рута и, когда ей случалось что-нибудь сказать, тон ее голоса свидетельствовал о едва скрываемом злорадстве. Лэндри – уверенный в себе и в своей безопасности, щеголял гордым орлиным профилем и завел манеру сидеть в углу и посматривать то на Рута, то на Барбару так, как если бы внутренне усмехался, забавляясь возникшей ситуацией. Рут старательно сохранял спокойствие и высказывался сдержанно, не выражая ничего, кроме смысла сказанных слов.

Возникло несколько несущественных столкновений. Однажды утром, заходя в ванную, Рут обнаружил, что Лэндри пользуется его бритвой. Без лишних слов Рут протянул руку и отнял бритву.

Несколько секунд Лэндри молча смотрел Руту в глаза; его рот покривился – он собирался рявкнуть.