Златоустый шут

Рамиро объявил, что завтра утром покидает Пезаро, и предложил всем выпить за здоровье прекрасной синьоры Сантафьор, которая вскоре станет супругой доблестного и благородного Игнасио Борджа. Такой тост невозможно было отклонить, не нарушая правил приличия; мадонна Паола даже улыбнулась в ответ, беря в руку поднесенный ей прекрасный золотой кубок, полный вина, и вряд ли кто, кроме меня, догадывался, каких сил ей это стоило. Мы выпили, и если бы в тот момент я случайно не скосил глаза, от моего внимания ускользнула бы странная, жестокая улыбка, исказившая черты лица Рамиро дель Орка. Я тут же забыл об этом, но очень скоро мне пришлось вспомнить о гримасе мессера Рамиро.

На другое утро, выходя из своей комнаты, я столкнулся с бледным как мел сенешалем дворца.

— Вы слышали, мессер Ладдзаро? — вместо приветствия вскричал он дрожащим голосом.

— О чем? — спросил я, невольно отшатнувшись от него.

— Мадонна Паола умерла, — всхлипнув, сказал он.

— Умерла? — чуть слышно прошептал я и медленно наклонился к самому его лицу. — Что за чушь вы несете?

— Вы как будто не хотите услышать меня, — почти простонал он. — Vergine Santissima![72] Можно ли поверить, что мадонна Паола, ангел Господень во плоти, лежит сейчас бездыханная и неподвижная? Увы, такой ее нашли сегодня утром.

— О Боже! — вскричал я.

Я сломя голову ринулся вниз по лестнице и ворвался прямо в апартаменты мадонны Паолы. Там, в прихожей, уже собралась целая толпа притихших и бледных обитателей Палаццо Сфорца, да и я сам, вероятно, выглядел не лучше их. Кто-то схватил меня за рукав. Я резко обернулся и увидел перед собой синьора Филиппо, от былой жеманности которого не осталось и следа. Рядом с ним стоял серьезный седобородый синьор в темном платье, по виду доктор.

— Произошло нечто страшное и загадочное, мой друг, — вполголоса произнес Филиппо.

— Это правда, неужели это правда, синьор? — в отчаянии вскричал я, чем привлек к себе всеобщее внимание.

— Я вижу, вы тоже потрясены случившимся, — вздохнул он. — Dio Santo![73] Она уже холодна как лед. Я только что был у нее. Идите сюда, Ладдзаро.

С этими словами он потянул меня прочь от толпы, в соседнюю комнату, служившую мадонне Паоле молельней. Вместе с нами пошел и врач.

— Наш уважаемый доктор подозревает, что она была отравлена, — сказал синьор Филиппо, прикрыв за собой дверь.

— Отравлена? — переспросил я. — О Господи! Но кем? Ведь ее все так любили. Любой дворянин Пезаро, достойный своего титула, с радостью отдал бы за нее свою жизнь. Кто мог совершить такое поистине чудовищное злодеяние?

И тут я вспомнил о Рамиро дель Орка и о зловещей улыбке, появившейся у него на лице, когда мадонна Паола пила свой бокал.

— Где губернатор Чезены? — вскричал я.

Во взгляде синьора Филиппо промелькнуло удивление.

— Он уехал сегодня утром. Но почему вы спрашиваете о нем?

Я рассказал ему о том, что видел вчера за столом, и как оказался невольным свидетелем разговора мадонны Паолы и Рамиро, угрожавшего отомстить за свои отвергнутые ухаживания. Филиппо внимательно выслушал меня, но когда я закончил, с сомнением покачал головой.

— Даже если все обстоит так, как вы говорите, зачем ему столь бессмысленное убийство? — с недальновидной самоуверенностью спросил он, словно для злонамеренного человека ревность — недостаточный повод уничтожить то, что не может ему принадлежать. — Нет и еще раз нет; вы сами не понимаете, что говорите. Я думаю, что потрясение, которое вы сегодня испытали, узнав о кончине мадонны, заставило вас превратно истолковать его взгляд. Да и все мы, скорее всего, глядели на нее в тот момент.

— Возможно, но не с таким выражением, — не уступал я.

— Вы думаете, что он сам подсыпал яд в ее бокал? — серьезно спросил доктор.

— Это исключается, — ответил я. — У него просто не было такой возможности; но он мог подкупить слугу.

— Что ж, тогда это нетрудно проверить, — сказал он. — Вы случайно не помните, кто из слуг подавал вчера вино?

— Я помню, — быстро ответил Филиппо.

— Допросите его; если надо, отправьте его на дыбу, чтобы он рассказал все без утайки.

Синьор Филиппо немедленно послал меня разыскать этого слугу, венецианца по имени Забателло, однако сделать это оказалось не так-то просто. Забателло как в воду канул. Самые тщательные поиски ничего не дали, что для меня явилось самым веским доказательством его причастности к отравлению мадонны Паолы. Узнав о его исчезновении, синьор Филиппо разослал во все стороны всадников с приказом во что бы то ни стало найти негодяя и вернуть его, живым или мертвым, в Пезаро. Но все это не имело для меня большого значения. Мадонна Паола умерла, и эта единственная и всепоглощающая реальность вытеснила в моем сознании все второстепенные детали, даже то, что ее отравили. Она была мертва, мертва, мертва! Эти жуткие слова набатом гудели в моей голове, грозя довести меня до отчаяния. Она умерла, и мир для меня опустел.