Златовласка (сборник)

Последний раз я был в больнице года два назад. Это было, когда умерла мать Сьюзен. Ей было пятьдесят шесть лет и она в жизни не выкурила ни единой сигареты, однако ее легкие были источены раком. Ей сделали операцию, потом поместили в палату, а нам сообщили, что больше они сделать не в состоянии. Брат Сьюзен принял решение не говорить матери, что она умирает. Я и до этого его недолюбливал, а тут уж вовсе возненавидел. Она была изумительной женщиной и восприняла бы это известие спокойно — более того, она бы приветствовала возможность умереть с достоинством. А вместо этого… о, Господи!

Я вспомнил, как однажды отправился в больницу к ней один. Не помню, где при этом была Сьюзен. По-моему, ей просто нужно было немного отдохнуть от посещений — они ее изматывали. Я отправился один и увидел свою тещу сидящей в кровати с подложенными под спину подушками. Ее лицо было повернуто в сторону солнечных лучей, пробивающихся сквозь жалюзи. У нее был тот же цвет лица и те же черты, что и у Сьюзен, темные глаза и каштановые волосы, полный чувственный рот с возрастными морщинками по краям, красивый подбородок и шея, хотя кое-где кожа уже висела складками. В молодости она была красавицей, и следы былой красоты сохранялись до сих пор, несмотря на то, что болезнь и приближающаяся смерть уже наложили свой отпечаток. Когда я зашел в комнату, она плакала. Я присел на стул рядом с кроватью и спросил:

— Мама, что с вами? Что случилось?

Она сжала мою ладонь обеими руками. Слезы текли по ее лицу. Она проговорила сквозь слезы:

— Мэттью, скажи им, пожалуйста, что я стараюсь изо всех сил.

— Кому сказать, мама?

— Врачам.

— Что вы имеете в виду?

— Они думают, что я не стараюсь. Но это не так, я действительно хочу поправиться. Просто у меня не осталось сил, Мэттью.

— Я поговорю с ними, — пообещал я.

Этим же днем я поймал в коридоре одного из ее врачей. Я спросил у него, что он ей наболтал. Он ответил, что таково решение семьи…

— Я тоже принадлежу к этой проклятой семье, — заметил я. — Так что же вы ей наговорили?

— Я просто попытался вселить в нее надежду, мистер Хоуп.

— Надежду на что?

— Я сказал ей, что она поправится. Если она будет достаточно стараться…

— Но это ложь!

— Таково решение семьи…

— Но ведь как бы она ни старалась, смерти не избежать.

— Ну, мистер Хоуп, по-моему, вам следует обсудить это с вашим шурином. Я просто пытался помочь ей восстановить душевные силы, вот и все, — сказал врач, повернулся и пошел по коридору. Моя теща умерла на следующей неделе. Она так и не поняла, что умирает. Я все время подозревал, что когда она сделала последний вздох, это явилось для нее полной неожиданностью. Я так и продолжал думать о ней как об умирающей в полном неведении. Я очень любил эту женщину. Я думаю, что во многом из-за нее я и женился на Сьюзен.

Я сидел рядом со своей дочерью и размышлял о том, сумею ли я когда-нибудь рассказать Эгги, какие чувства я испытывал по отношению к своей теще. А также о том, сумею ли я рассказать о Себастьяне, сбитом машиной, и о семейных бдениях в той больнице, где любое существо боролось со смертью. Как она к этому отнесется? Будет ли смерть Себастьяна, которого она не видела и не знала, значить для нее больше, чем смерть моей тещи? И вдруг я осознал, что уже думаю о Себастьяне как о мертвом. Я сжал ладонь дочери. Я вспомнил возвращение домой из Чикаго, после того как мы похоронили мать Сьюзен. Джоанна ждала в дверях вместе со своей няней. Мы не стали сообщать ей по телефону о смерти бабушки. Она сразу же спросила:

— Как бабушка?

— Милая… — начал было я, но тут же понял, что ничего говорить не надо.

Джоанна закрыла лицо руками и в слезах убежала в свою комнату.

У нас был компьютерный банк памяти, которым мы владели совместно в течение тринадцати лет. Сьюзен и я. Мы заложили в него обоюдные воспоминания, которые могли быть вызваны нажатием кнопки или щелчком выключателя. Мать Сьюзен была частью того, что все мы знали и любили. Я подумал о том, что произойдет, когда я наконец соберусь с духом — да, именно с духом — и сообщу Сьюзен, что хочу развестись. Окажусь ли я в состоянии сказать больше, чем слово «милая», прежде чем она разразится слезами? Удивительно, как прижилось у нас это слово, как до сих пор мы продолжали использовать его как знак нежности, хотя для большинства людей оно давным-давно потеряло свое настоящее значение — по крайней мере, мне так кажется. Но оно было введено в компьютер — МИЛАЯ, ВЫРАЖЕНИЕ ЛЮБВИ, СЬЮЗЕН/МЭТТЬЮ — и нет возможности стереть это с памяти, кроме как прямым включением: «Сьюзен, я хочу развестись». Щелчок, гудение, зашелестят магнитные ленты, и новая информация будет записана и воспроизведена. СТЕРТО: СЮЗЕН/ЖЕНА, ЗАМЕНА: ЭГГИ/ЖЕНА. Но когда это произойдет, не придется ли мне поменять также и весь банк памяти? Смогу ли я притворяться, что никогда не навещал в той больнице свою тещу, и не вспоминать, как беспомощно она тогда плакала, опираясь спиной на подушки и сжимая руками мою ладонь? Смогу ли я забыть ее?