Зло

Эрик скептически относился к профсоюзу. Эти соглашатели во всем поддерживали совет, который, кстати говоря, и назначал их руководство. Так что стоило задаться вопросом: на чьей стороне окажутся полномочные представители реальной школы. Сам Эрик знал только одного из них — Ястреба из своего собственного класса. Увы, не подарок. Его хватило бы лишь на то, чтобы ударить себя несколько раз стеком по голенищу сапога и сказать что-нибудь вроде: «Здесь не следует спешить», «Это дело требуется обсудить». В лучшем случае: «Надо изучить ситуацию». Вряд ли остальная верхушка сильно от него отличалась. Все это были кандидаты в будущий совет. И никак иначе. Потому и не получали горчичников, почти всегда избегали необходимости оказывать услуги четырёхклассникам. Может, все-таки, думал Эрик, просто наплевать на сервилистов и попытаться набрать себе других союзников? Если бы каждому из четверки удалось убедить хотя бы еще по одному, их стало бы восемь, и тогда система начала бы трещать по швам. Восемь парней, осуждённых, скажем, к аресту на пять суббот-воскресений каждый, это составило бы 40 выходных. Тогда совет столкнулся бы с нелёгкой задачей выделения дежурных для слежки. А если бы удалось заполучить к себе ещё восьмерых, всё стало бы ясно. Или?

Но Йохан С. придерживался мнения, что надо идти через профсоюз.

«Мы поговорим с ними, — сказал он. — Они ведь должны защищать наши интересы, для этого и существуют».

Два дня спустя заседал профсоюз, и Эрик пошёл туда вместе с Йоханом С., у которого на шве среди волос белел кусок пластыря. Раненый и попытался первым вступить в переговоры.

Он втолковывал: горчичники несовместимы с демократией. Нигде в обществе не увидишь, чтобы люди на руководящих постах безнаказанно били других по голове. За пределами Щернсберга это рассматривалось бы как нарушение государственных законов. И уголовный кодекс именовал данное деяние «Нанесение телесных повреждений».

Хватило бы решительного «нет» профсоюза, чтобы явлению положить конец. Это ведь не требовало пересмотра всей системы дружеского воспитания. Что же касается прочих школьных традиций, то многие их них уходили корнями в «Коричневое время» и, следовательно, подлежали ликвидации. Если профсоюз действительно представляет интересы реальной школы перед советом, то он просто обязан поставить вопрос о горчичниках. Или, по крайней мере, выслушать, что скажет совет, и поискать хотя бы какое-то компромиссное решение.

Парни из профсоюза заёрзали на своих местах. Судя по всему, перспектива выступать против совета не доставила им никакого удовольствия. Рассуждали примерно как Ястреб. На троих были форменные пиджаки, какие надеваются на заседание совета. Да и собрались в классной комнате номер шесть, правда, мебель стояла как на обычных учебных занятиях.

«М-да, — сформировалась, наконец, их реакция. — Когда слушаешь социал-демократа, надо держать ухо востро. Здесь ведь протаскивается типичная социал-демократическая идея, не так ли?»

И далее. Конечно, в любом случае задача профсоюза — отстаивать интересы реальной школы перед советом. Но здесь прозвучало обвинение, что в совете якобы творится беззаконие. И поскольку Йохан С. неоднократно валял дурака за столом, он вполне заслужил свой горчичник. Но ведь и другие получали в аналогичной ситуации, так что здесь царило полное равенство. А значит, и соответствие принципам демократии. И, кроме того, дело-то касалось правил, неподвластных профсоюзу. Да ещё старых красивых традиций, которые не годилось менять в спешке. Кстати, в Щернсберге все находятся в равном положении, поскольку рано или поздно реалисты становятся гимназистами и постепенно обретают соответствующие статусу права. И вдобавок желание некоторых отказаться от горчичников выглядит не по-товарищески. Кто-то, значит, должен принимать, а кто-то не должен? Это нанесло бы ущерб товарищескому духу и привело бы к особому положению для отдельных лиц — маленькой недемократической элите для самих себя.

«Горчичниковая элита, — сказал Ястреб, когда он в первый раз открыл рот. — Вы просто-напросто пытаетесь остаться в стороне от дружеского воспитания и создать свою горчичниковую элиту. Вы ведь только маленькая группа…»

«Чёртовы реакционеры», — сказал Йохан С.

«Здесь иное, я полагаю, — сказал Ястреб. — Социал-демократические манеры, вот о чём речь. На такое мы никогда не подпишемся, поцелуй меня в задницу».

На том обсуждение вопроса закончилось.

Месть настигла Йохана С. уже на следующий день, и, вне всякого сомнения, профсоюз приложил к этому руку.

Отто Силверхиелм и его одноклассник, которого звали Густав Дален и у которого судорожно дёргался глаз, вызвали Йохана С. в квадрат.

Они избивали его очень долго и очень старательно. Но когда он собирался уползти из квадрата весь в крови, они ещё удержали его на бетонной площадке и заставили пообещать не отказываться от горчичников в будущем. Всё это время гимназическая публика скандировала «социал-демократическая свинья, социал-демократическая свинья, социал-демократическая свинья» вместо обычного о трусливых крысах.