Зло

Наташа вошла в дом раньше, и первым, кого она увидела у фуршетного стола на террасе, был Рудин.

— Знакомьтесь, — Женька обняла Наташу, — моя подруга Наташа, первая московская красавица. А это — Танечка Ильина, ее муж Георгий, в обиходе Гоша, соученик по МГИМО Сережа, ну, Вовчика ты знаешь, а это наши соседи, писатели Григорий Павлов и Валера Осипов.

Павлов поклонился важно, словно давая понять, какое расстояние лежит между ним, духовным наставником соотечественников, и всеми остальными.

Осипов, мужик необъятных размеров, был занят огурцом и улыбнулся Наташе весело и простецки.

— Сейчас еще одна наша с Танечкой подруга подъедет, — тараторила Женька, — и все в сборе.

Наташа краем глаза наблюдала за Рудиным. Сергей вел себя на удивление естественно.

На крыльцо поднялись Игорь и Юра.

Осипов, доев огурец, бросился к Ельцову обниматься.

— Ты куда пропал, Юрик? Помнишь, как мы в Северо-Курильске выступили, а Тикси помнишь?

— Помню, Валерочка, помню, родной. Ты по сей день бродяжничаешь?

— Не могу жить на одном месте. Только утром из Хатанги — и за такой стол.

Гоша Ильин весело пожал Ельцову руку, а Рудин спросил:

— Откуда я вас знаю?

Наташа замерла, ожидая ответа.

— Мапуту. Гостиница. Сломанный лифт, — ответил Ельцов.

— Точно. Вы тот самый легионер.

— Именно.

— По-прежнему в армии?

— Нет, ушел, работаю тренером по боксу. А вы все там же?

— Да, по-прежнему юрист.

Юрий понимающе посмотрел на собеседника. Не хочет парень говорить, что он из КГБ, значит, так ему удобнее.

— Давайте выпьем, — предложил Рудин, — вспомним Африку.

— С наслаждением, — прогудел Осипов и налил три рюмки, — я хоть там и не был, зачитывался с детства Жюлем Верном.

— Вот и прекрасно, — засмеялся Ельцов, — выпьем за великого фантаста.

На террасу поднялась ухоженная дама, жена знаменитого поэта. Она с первых же минут перехватила инициативу в разговоре и началось литературное аутодафе. Закружились в воздухе знаменитые имена, зазвучали писательские сплетни. Павлов разгорячился до того, что у него начал срываться голос. Один Осипов весело хохотал, остроумно комментируя словесные изыски коллег.

— Господи! — крикнула Женька, — ну что же за место такое проклятое, это Переделкино. Обязательно о литературе спорить?

Но дама не унималась, она надвинулась на Ельцова и спросила:

— А ваше мнение?

Ельцов закурил и сказал спокойно.

— Очень часто в основе литературного спора — зависть.

Но дискуссию прервал Хамид, он начал бить ложкой в крышку кастрюли.

— К черту вашу литературу! — крикнула Женька — Плов готов. Есть его будем на ковре у костра.

Хамид оказался опытным поваром; впрочем, у них в Ташкенте каждый уважающий себя мужчина может приготовить и плов, и манты, и шашлык.

Все споры моментально прекратились, плов оказался значительно интереснее любых писательских проблем. Так уж получилось, что Наташа села рядом с женой известного поэта, а соседом Ельцова оказался Рудин. Они пили и вспоминали Африку. Внезапно Женька захлопала в ладоши.

— Те же и Ира Славина.

Ельцов и Рудин оглянулись одновременно.

За их спинами стояла молодая синеглазая брюнетка, одетая для пикника.

— Батюшки! — закричал Рудин. — Тесен круг этих людей… Это моя милая соседка. Человек, готовый всегда выручить странника красной купюрой, то бишь десяткой, в трудную минуту.

— Привет, Ира. — Ельцов встал. Перед ним стояла жена его бывшего сослуживца по газете. — Садись с нами.

Ира села, ей тут же положили плов в пиалу, налили бокал вина.

— Это тебя мы так долго ждали? — спросил Ельцов.

— Я такси не могла поймать.

— А где Леня?

— А я теперь Славина, а не Тихомирова.

— Давно?

— Полтора года. Ты-то как?

— Изумительно, работаю тренером по боксу.

— А я в журнале «Театр».

— …Слишком далеки они от народа, как и народ от них, — продолжил Ельцов знаменитую цитату, — но тем не менее пируй с нами.

— Мне уже пора уезжать. — Рудин поднялся. — Ты прости меня, Ириша, не смогу доставить тебя до подъезда. Юра, подвинь немного машину и поклонись хозяевам, я уеду по-английски.

Юра подвинул свой «жигуленок», Рудин подъехал к воротам.

— Ну, бывай, легионер, хорошо, что мы встретились.

— Будь здоров, брат, увидимся.

— Непременно, — махнул рукой Рудин.

Ельцов вернулся к ковру и сел рядом с Ириной. Отблеск затухающего костра в наступающих сумерках бросал на ее лицо прыгающие блики, и казалось, что оно постоянно переходит из света в мрак, и это делало его причудливым и таинственным.

— Что тебе налить? — спросил Ельцов.

— Соку, пожалуй.

— Ты по-прежнему не пьешь?

— С меня хватило мужа-алкаша.

— Ну зачем ты так, Ленька был просто загульным, а так он парень неплохой.

— Ты о нем ничего не знаешь, Юра. — Лицо Ирины снова ушло в тень. — Ты спроси, как он каялся на партсобрании за то, что с тобой водку пил в Доме журналистов.

— Разве? — удивился Ельцов.

— Ты же вернулся в мае?

— Да.

— Значит, многих не видел. И я не советую тебе с ними общаться, у тебя целый террариум друзей.

К ним подошел прилично поддатый дипломат Гоша.

— Вы пьете, Юрий? — грузно опустился он рядом с Ельцовым.

— Если это вопрос, то нет. Если предложение, то да.

— Не хватить ли нам коньячка?