Степан? – переспросила Амира, конечно же не знавшая имени приведшего её туда упыря.
Это тот самый мой раб, что тебя сюда привёл. Я напал на него на околице его же деревни, когда он поздним вечером, точнее даже сказать ночью, возвращался с работы в усадьбе своего барина. Не допив его кровь, там же и бросил… А на четвёртую ночь после похорон, завершая его перерождение, пришёл к могиле и позвал. Когда же он с моей помощью выбрался из земли, как он стал рассыпаться в благодарностях по поводу того, что я его оживил! Он и рабом моим стать согласился абсолютно без размышлений и оговорок, особенно когда узнал, что став им, уже никогда не умрёт. С него всё и началось. Число моих подданных стало стремительно расти, ведь не проходило и ночи, чтобы я, он и все другие из моих, переродившихся, подобно Степану, и выбравшихся из могил рабов, не «приглашали» к себе каждый по нескольку кровавых.
Увы, – вздохнул Убыр, – среди последних чаще попадались такие, кто даже после такого физического перерождения ни за что не соглашался мне покориться, предпочитая смерть, и с такими я легко и безо всяких сожалений расставался. Впрочем, было много и таких, кто совершенно без сомнений со мной оставался, и благодаря им уже через пол-века, не более, после появления у меня Степана других в этих землях развелось столько, что здешние кровавые впали в почти безудержную панику.
Но потом, – голос Повелителя упырей звучал в тишине подземелья гулко, – самые смелые и умные из них стали пытаться мне противостоять. Подумать только, они даже стали собирать сведения о том, как можно было мне и моим рабам сопротивляться! Более того, совсем скоро люди тоже начали за нами охотиться!
Лицо Убыра помрачнело. Вздохнув, он снова на какое-то время замолчал. Видно, ему было нелегко обо всём этом вспоминать.
Дошло до того, что сопротивлявшиеся нам кровавые стали объединяться. На Руси было создано так называемое монашеское братство по очищению земель русских от упырей, – при последних словах голос Убыра стал похож на рычание зверя. – Вот уж кто доставил мне такую кучу хлопот, что…
Не договорив, Убыр снова замолчал, словно собираясь с силами для дальнейшего повествования. Впрочем, всего через несколько мгновений он продолжал:
Казалось бы, что они могли, простые кровавые? Но нет! Скольких рабов я из-за них не досчитался!
И всё бы ничего, – хозяин подземелья скрипнул зубами, – да только однажды этим «братьям» удалось захватить и меня!
При последних его словах Амира увидела, как лицо упырского Повелителя исказилось злобой.
К тому времени в борьбе с нами они уже успели порядком поднатореть. Это стало ясно из того, что монахи те всё-таки нашли какое-то очень сильное заклятие, которое смогло меня на какое-то время полностью обездвижить. Что стало почти что их победой.
Это случилось в конце XVIII века по вашему, кровавых, летоисчислению. На Руси тогда уже вовсю свирепствовало, иначе и не скажешь, упомянутое монашеское братство. В ту роковую ночь мне довелось здесь, в этом огромном городе кровавых-русичей, в одной из общин моих рабов, учинять расправу, – чересчур уж много стал о себе думать их предводитель. И, надо же было такому случиться, как раз в эту ночь на подземелье только что обезглавленной мной общины напало сборище тех самых монахов! В общем, как я уже сказал, у них тогда получилось меня, как это сейчас говорят среди кровавых, вырубить. А потом… Потом, видно, поняв, что я не из рядовых членов той общины, а может даже как-то догадавшись, кто я такой на самом деле, они не стали вбивать мне в сердце, как остальным попавшимся к ним тогда в руки другим, простой серебряный кол. Как не стали ни отсекать головы, ни предавать огню. Вместо этого они отвезли меня в специально приготовленное ими для расправ над непростыми другими место и, собрав туда самых сильных своих ведунов, – об этом я узнал спустя века, как и о том, что они тогда и в самом деле подозревали, кто я такой, – провели надо мной мощный убийственный обряд, окончанием которого оказалось вбивание мне в грудь серебряного кола, заговорённого особыми заклинаниями, и закапывание меня в землю.