Зло, которое творят люди

– По этому поводу Джерри так и не сказал ничего убедительного. Казалось, он считал это само собой разумеющимся. Я должен был собирать имена пропавших девушек и передавать ему, чтобы он нашел нужную. Мой помощник посылал их адвокату Джерри обычной почтой. Но в случае крайней необходимости мне нужно было позвонить по номеру в Тель-Авиве.

– С автоответчиком.

– Именно. Не знаю, как он ухитрялся его прослушивать в тюрьме. Он дал мне номер украдкой, с помощью шахматных ходов. Тут-то я и понял, что он не охраняемая важная шишка, а заключенный.

– Прямо Джеймс Бонд, – поморщилась Франческа. – И когда похитили Амалу, вы позвонили ему.

– Через считаные часы Джерри прислал мне сообщение из самолета, вылетающего в Италию. – Ренато поднялся, чтобы достать из шкафа бутылку бренди. – И тут до меня дошло, что, по сути, я ничего о нем не знаю. Если он сидел в тюрьме или психушке, то каким образом ему удалось так быстро добраться сюда? И откуда у него информация об Итале?

– Итале?

Ренато кивнул:

– Подруга, о которой я говорил. Итала Карузо. Она служила в полиции.

– Как она связана с Окунем?

– Это она упрятала его за решетку.

Франческа постаралась запомнить имя.

– Почему я ни разу не видела ее в файлах? Она работала в отделе убийств?

– Она была сотрудницей административной полиции и по большей части перебирала бумажки. По крайней мере, днем. Но не все, что она делала, было законным. Она помогла подвести Контини под суд – сфабриковала улики, которые послужили доказательством его виновности.

– Чертов нож! – воскликнула Франческа. – Я знала, что он не имеет никакого отношения к убийству путем удушения. Это она его подложила!

– Видите ли… Контини приговорили не по ее вине, все было предрешено с самого начала.

Когда Ренато отошел по нужде, Франческа отнесла тарелки на кухню и воспользовалась возможностью позвонить Самуэле, стараясь, чтобы ее не услышали: оттуда она не могла видеть Ренато, но из комнаты, где, вероятно, находился кабинет, доносился звук работающего принтера.

– Госпожа адвокат, насколько я должен волноваться по шкале от одного до десяти? – спросил Самуэле. – Вас тут все ищут…

– Пусть ищут. Сейчас мне нужно еще кое-что. Запиши имя…

– Я все еще проверяю фамилии из списка, и мне хватит их на целую жизнь.

– Прервись на секунду и запиши имя. Итала Карузо.

– Кто это?

– Сотрудница полиции. Когда арестовали Контини, она служила в Кремоне.

– Но при чем здесь Джерри?

– Надеюсь, ты сможешь это выяснить. – Франческа услышала легкие шаги в коридоре. – А сейчас мне пора.

Это оказалась всего лишь Алеф, пришедшая попить. Франческа попыталась погладить ее, но собака убежала в кабинет. Франческа отправилась следом за ней.

– На каком вы этапе? – спросила она, входя.

В комнате никого не было; листы, вышедшие из принтера, слетели на пол. Франческа подобрала их, затем обыскала весь дом. Собаки остались, но Джерри исчез.

49

Похороны почетного судьи Франческо Нитти проходили в тот же день в базилике Святого Амвросия в Милане, где он прожил последние годы жизни. Поговаривали, будто судья покончил с собой, сбросившись в лестничную шахту, поскольку не вынес тяжелой болезни, но священник не желал этого слышать. Среди сотни присутствующих были два отставных полицейских по фамилии Вероника, теперь еще более похожие, потому что оба поседели, и депутат Серджо Мацца. Мацце перевалило за семьдесят пять, но выглядел он на десять лет моложе и щедро раздавал всем приветствия и объятия. Он прибыл на похороны человека, которого видел всего несколько раз в жизни, скорее с целью разведать обстановку, чем почтить усопшего. Уже много лет он так не нервничал, хотя и знал, что его тревожность безосновательна.

Покончил ли с собой этот болван или упал, не имело большого значения, однако то, что это произошло незадолго до трагической аварии, стоившей жизни заместителю комиссара Амато и начальнику тюремной полиции Донати, выглядело странным. Началась заупокойная месса, и Мацца машинально повторял молитвы и жесты в ритме с остальными, но продолжал задаваться вопросом, как получилось, что прошлое вот так неожиданно полыхнуло. Время, которое он оставил позади, вернулось и заплясало перед его глазами. Не то чтобы он действительно забыл о случившемся, просто перестал об этом думать. Оно уже не тревожило его мысли, чем бы он ни занимался, как это происходило в первые годы. Оно больше не будило его по ночам, не заставляло дрожать, когда он встречал кого-то, кто знал об этой истории, пусть даже частично, и Мацца перестал ждать, что архангел Михаил покарает его своим пламенным мечом. Теперь же он был вынужден вспомнить старые имена, старые лица. Италу.

Да, понял он, мысли об Итале все еще отзывались болью – небольшой, которую был способен испытывать человек, всю свою жизнь совершавший циничные, а порой, что уж говорить, даже жестокие поступки. Но ее, Италу, он любил.