Зло (СИ)

— Что ж, господа, надеюсь мы сможем заинтересовать вас своим предложением, — бюрократ махнул на пятерку детишек десяти — двенадцати лет от роду и улыбнулся. За мгновение пока он моргал, блаженно представляя свои дивиденды от возможной сделки, Айзек успел оказаться у него перед носом. Медленно, сопровождая плавные движения улыбкой, Эпос разгладил лацканы его пиджака и притянул лицо чиновника к себе, схватив указательным пальцем за галстук.

— Чем вы тут промышляете, любезнейший — не мое дело, конечно, но такими предложениями вы порочите меня и моего сына.

Александер отпрянул, смахнул испарину со взмокшим лба и, нервно откашлявшись, выдавил:

— А о чем вы, собственно, подумали? — он хихикнул удивившись своему голосу, который дал петуха. — Жительницы сектора переработки надеются, что торговцы и другие достойные люди смогут взять их детей в обучение…

Он ещё что — то говорил, отбиваясь от вопросов Эпоса, но Киллиан их уже не слышал. Дрожащие всем телом, худенькие фигурки детей говорили ему больше, чем вся грязь, льющаяся изо рта толстяка. Когда же один из малышей все же осмелился поднять взгляд, впялив блестящие от ужаса кристаллы глаз в лицо Сивара, юноша пошатнулся. Киллиан не мог на это смотреть. Не мог терпеть ту боль и отчаяние, вырывавшееся из бездонных колодцев зрачков этого уже замаранного жизнью ребенка. Не мог находиться рядом с человеком, который был повинен во всем этом. Сивар обернулся к Эпосу. Реальность в его голове смешалась с видением. Он смотрел на спокойное лицо Айзека, и ему мерещился смех. Инфернальный, дьявольский смех чудовища, упивавшегося делами рук своих.

Холод глаз Райберга полоснул Киллиана адским пламенем, и он побежал. Ноги сами понесли его подальше от этого жуткого места. Он несся, не разбирая дороги. И лишь смех, адский смех Фобоса, продолжал сдавливать его разум. Он бежал и бежал, спотыкался и падал, вставал и продолжал эту нескончаемую гонку с хохотом в своей голове. Отвращение ко всему окружающему, отвращение к самому себе, неспособному ничего изменить, вырвалось из него наружу. Киллиана стошнило. Он облокотился на стену и прокашлялся лишь для того, чтобы продолжить эту схватку с видением. Вереницы галопанелей проносились мимо него, как лица всех умерших, что ему уже довелось увидеть во время их путешествия. Лица счастливчиков. Он вспоминал шедших с ним в Лабиринт. Вспомнил эти безумные, верящие в россказни Змея лица. Он думал о несчастных, что сгинули на «Гулу» и понимал, что им выпала не самая плохая участь. Что было лучше: умереть в лапах чудовищ и от рук маньяков или жить, медленно прогнивая от яда окружающей реальности, видя, как в эту пучину затягивает твоих детей? Образы женщин стояли у Киллиана перед глазами. Они готовы были отдать свое главное сокровище первому встречному, лишь бы избавить детей от участи, с которой сами уже давно смирились.

Киллиан не заметил, как очутился у комнаты, которую они с Айзеком сняли у одного из здешних барыг. Он машинально открыл дверь, бросив код через кибер и повалился на кровать. Глаза того малыша не отпускали. Они продолжали смотреть на Киллиана, просачиваясь через толщу перегородок. Он чувствовал это взгляд, словно не было между ними сотни метров породы и металла, словно он никуда не убегал из того проклятого места. Он будто унес его частичку с собой. Унес их скорбь и их надежду.

Этот сконцентрированный поток отчаяния подхватил разум Сивара и бешеной волной начал крушить барьер, выстроенный у него в голове неведомым зодчим. Удар следовал за ударом. Отчаяние вдов пояса Дита, их безумие и их мольба сплелись с отвращением Киллиана ко всему сущему и незримым тараном впились в каменную кладку преграды. Небольшая капель образов начала просачиваться сквозь стену, постепенно переходя в поток. Вереница воспоминаний пробила ментальную дамбу, расконсервировав память юноши.

Килиианна пробила дрожь… Он будто в эпилептическом припадке начал вспоминать. Память, как черный яд снов, прожигала его внутренности, превращая их в лёд. Он вспомнил: груда тел и черный локон волос, на самом кончике окрашенный в белый, застыли перед его глазами. Он видел эту картину, сошедшую с экранов хроник. Такую реальную, такую настоящую и напрочь им забытую. Он вспомнил Топаз. Вспомнил ее. Вспомнил Мию. Вспомнил их беззаботную любовь. Вспомнил атаку кордов. Вспомнил безжалостный приказ Айзека и свое позорное спасение. Все эти дни, все время полета и поиска, он не знал… Он был лишь инструментом, который понадобился Эпосу для временных нужд.

"И ради чего все? Ради того, чтобы люди продолжали жить, утопая в своем собственном дерьме? Ради этого я должен жить, забыв ее? Забыв себя?" — мысли мелькали в голове Киллиана, разрастаясь и заполняя все вокруг. Он не понимал, где находится. Ему мерещился склон огромного кратера, и пепел оседающий на него с темных небес. Мысли сливались в голове в белый шум и трансформировались в шепот тысячи ртов. Миллионы голосов, таких же как он, бесцельно погибших ради иллюзорного блага человечества, заходились в его голове криком.