Зло (СИ)

Киллиан начал пятиться, ожидая атаки. Монстр стряхнул остатки оболочки, а потом бросился на Сивара, опустив свои загнутые рога. Пошатываясь на ватных ногах, словно пьяный тореадор, Киллиан уклонился от первого выпада и полоснул ножом по затянутому черной броней телу кносского принца. Клинок высек искры из доспехов, не причинив хозяину Лабиринта особого вреда. Из раздутых ноздрей минотавра повалили клубы пара. Провалы глаз горели жадным пламенем. Бык подскочил к человеку, мотнул головой в сторону и зацепил Киллиана рогом. Оббитое черной сталью острие легко пронзило податливую плоть. Монстр махнул могучей шеей, и топазец завис в воздухе, с каждой новой секундой все глубже загоняя рог Тайруса себе в живот своим же собственным весом.

Боль впилась в сознание, но не парализовало его. Она перестала быть его врагом — если Сивар что — то и понял за прошедшие несколько дней, так это то, что боль была лучшим другом любого живого существа в этом проклятом всеми богами мире. Боль не врала и не предавала. Боль не могла продать человека в рабство. Боль всегда говорила правду. Вот и сейчас этот беспристрастный индикатор вспыхнул в сознании мемора, засвидетельствовав одну простую истину — он все еще был жив. Мертвецы неподвластны жгучим объятиям боли.

И вновь жажда жизни отозвалась в клинке Таэра. Нож флегийца начал мерцать. Загнав боль, кричащую где — то в районе живота, подальше в глубь сознания, мемор оттолкнулся от мощного лба минотавра и снял себя с рога. Это было так легко и одновременно так невероятно, что даже огненный взор Тайруса покоробило смятение. Смятение, сменившиеся ужасом, когда тонкий и хрупкий на вид клинок легко прошил толстую лобовую кость, пронзив мозг человека — быка. Огонь в глазах хозяина Лабиринта погас, поглощённый багровым свечением кинжала. Тайрус пал, расколовшись при ударе о невидимую землю великого ничто на миллион осколков. Гонимые ветром бескрайней пустоты, они полетели в сторону, чтобы скрыться от глаз Сивара в обволакивающей все вокруг тьме. Мрак поглотил останки хозяина Лабиринта и породил свет. Три пары красных огоньков зажглись во тьме напротив мемора. Огни замелькали в воздухе и, нависнув друг над другом, завели причудливый хоровод, не спеша приближаться.

Киллиан начал пятиться, выставив вперёд руку с ножом. Прокушенная Миносом нога отказывалась слушаться — яд царя Ласта, яд его слов, яд похоти и желаний отравлял тело Сивара. Он еле стоял на ногах. Из жуткой раны на животе сочилась кровь. Кровь, поменявшая свой привычный цвет, — багрянец пронизывали черные вкрапления яда. Затянутые пеленой отрешенности глаза мемора уже не могли следить за огоньками напротив и опустились вниз, чтобы увидеть, как на потухшем было клинке проступает новая надпись. Бордовые буквы прожгли черную кровь Тайруса и выстроились в три слова:

"Цель оправдывает средства."

Стоило Киллиану прочитать их, как клинок полыхнул жаром. Всепожирающий огонь подпитывал эту фразу. Огонь веры. Огонь фанатизма. Огонь лжи… Лжи самому себе. Через секунду Сивар понял предназначение этих слов. Он посмотрел на рану внизу живота и, что есть силы закусив губу, почти не думая, почти не осознавая, что делает, поднес раскалённый клинок к эпицентру боли. Рассеченная плоть зашипела. Черная кровь загорелась, закупорив рану. Боль отступила, сменившись спокойствием. Клинок, соприкасаясь с полученной от Таэра раной предательства, начал остывать. Лезвие охладило боль в тот самый момент, когда из бесконечной тьмы вышло существо породившее красные огоньки. Очередной гибрид застыл напротив топазца. Тело уничтожившего экипаж «Гулу» Черныша венчали лысые головы капитана Дево. Одна из голов чем — то непрерывно чавкала, разбрасывая в стороны зелёные сгустки слюны, вторая заунывное выла, задрав вверх щекастую морду, а третья, не отрываясь, смотрела на Киллиана. Не было в этом взгляде злости и ненависти, не было гнева и упрека, не было угрозы — был лишь один невыносимый и неутолимый голод.

Мемор выпрямился. Он почувствовал изменения, вновь преобразовывавшие клинок в его руке. Жар ножа начал нарастать, а надпись — изменяться. Не спеша, миллиметр за миллиметром, причудливый узор менял облик ритуального оружия флегийцев. Жар становился нестерпимым. Киллиан чувствовал, как его рука начинает гореть. Порыв ветра подхватил жар лезвия и ударил в его лицо. Запах жженой плоти впился в ноздри. Он держался за побелевшую рукоять, пока на лезвие не выступили новые слова:

"Каждому свое."

Породив последнюю букву, нож вспыхнул, заставив Сивара его бросить. Монстр, почувствовав безоружность «корма», начал приближаться. Рэйтор Дево раскрыл свои пасти, из которых несло сладким запахом мертвечины. Лишенные белков глаза капитана «Гулу» сияли холодным блеском возбуждения. Монстр бросился в атаку и аккуратно, стараясь не повредить добычу, повалил Киллиана на землю. Вязкая слюна стала капать на безоружного мемора, который и не думал вырываться.