Конан во все глаза смотрел на неумолимо приближающееся к ним ужасное создание из древних легенд. Предания гласили, что исполинская птица-дракон Гаруда — самый лютый враг змеелюдей. Внимательнее приглядевшись к чудовищу, киммериец вскрикнул от удивления: огромные, узловатые когти цепко держали какую-то добычу. Это был юноша в доспехах и остроконечном шлеме.
— Кром и Имир!— воскликнул Конан, обращаясь к Каххе,— Этот Гаруда схватил человека!
— Спасай свою шкуру, варвар!— ответил нааг, со всех ног устремляясь к противоположному берегу.— Ему ты все равно уже ничем не поможешь, но сам еще можешь спастись, если хватит прыти!
Конан на стал тратить драгоценное время на бесполезные раздумья и, поняв, что правда на стороне наага, помчался что было мочи к противоположному берегу.
Едва Кахха и Конан успели спрыгнуть на твердую землю, как Гаруда, подобно огромному камню, выпущенному из гигантской катапульты, со всего маху врезался в воздушный мост. Раздался торжествующий клекот — и прозрачная переправа распалась потоком сверкающих искр. Резко развернувшись в воздухе и перехватив поудобнее когтями тело своего злополучного пленника, Гаруда нацелился на обратившегося в бегство наага. Но ему не удалось настичь врага, ибо птицу-дракона с истошными воплями атаковала стая гарпий.
— Чего только на свете не увидишь!— пробормотал Конан, затаив дыхание наблюдавший за разворачивающимся в закатном небе воздушным боем.
Между тем Гаруде явно приходилось туго: Девы-Лебеди застали его врасплох и набросились с такой яростью, что он невольно разжал когти, и пленник камнем полетел в воду.
— Кром! Да он же потонет в своих латах!— зарычал Конан и, не раздумывая, бросился в реку.
— О, безумец!— прошипел ему вслед нааг. Увидев, что опасность больше не грозит ему, он остановился и теперь, как зачарованный, следил за битвой Гаруды с гарпиями.
— Этот киммерийский дикарь — такой же болван, как и все людишки! Жертвенное мясо Ceта!— презрительно процедил он.— Ты был нужен мне, чтобы достичь заветной цели, но решил пожертвовать собой до срока. Что же, невелика потеря! Это не остановит меня.
И, вытянувшись во весь свой гигантский рост, потомок Сета издал странный переливчатый клич, отдаленно напоминающий крик крокодила в тростниковых зарослях Стикса.
В ответ бурные воды на месте слияния двух рек еще больше заволновались, заклокотали. И неожиданно из образовавшегося гигантского водоворота вверх, подобно аграпурскому минарету, взметнулась мощная, длинная шея, которую венчала казавшаяся крошечной усатая голова Дракона. Большие выпуклые глаза, между которыми торчал заостренный шип, пристально смотрели на наага холодным хищным взглядом. Казалось, речной демон ждет приказа повелителя.
Змеиное шипение вырвалось из гортани Каххи, на древнем мертвом языке речь его означала:
Речной дракон, изогнув огромную шею, на мгновение приблизил плоскую голову к берегу, где гордо стоял Кахха. Тот сбросил с себя маску стигийца и принял истинный облик наага. И волшебная корона сверкала на его голове.
Водяной ящер медленно прикрыл глаза слюдянистой пленкой век в знак повиновения древнему владыке змеев,— и жуткая башка стремительно метнулась ввысь, туда, где Гаруда продолжал отчаянно сражаться с наседавшими гapпиями.
Птица-дракон довольно успешно билась с крылатыми девами, умело работая своим страшным клювом и когтями, и уже немало демониц кровавыми лохмотьями попадало в реку. Однако гарпии тоже не оставались в долгу, их жуткие когти исполосовали прочную шкуру Гаруды, частью покрытую перьями, а частью — чешуей. Птица-дракон обливалась кровью, но продолжала отчаянный бой со своими извечными врагами.
Речной дракон не обращал внимания на пролетавшие мимо безжизненные трупы гарпий, хотя они и сулили неплохую трапезу. Но у него была иная цель, и он слепо исполнял волю короля наагов. Ящер наполовину высунулся из воды, обнажив исполинское блестящее тело, с жуткими когтистыми ластами. С туловища потоками стекала вода, шея дернулась в стремительном броске, и увенчанная шипом голова, как мощный таран, пронзила тело Гаруды.
Над речными просторами раздался истошный крик — и началась битва гигантов.
Мускулистое тело Конана вошло в воду, как клинок заморийской работы в сливочное масло, почти под прямым углом. Ныряя, он успел заметить, как юноша в доспехах топором пошел ко дну, и, не теряя ни минуты, устремился за ним. По счастью, киммериец ориентировался в воде не хуже ловцов жемчуга из лагун Лемурийского океана.
Прозрачные речные воды создавали хорошую видимость, и Конан заметил, как юноша отчаянно пытается выбраться из доспехов, неумолимо тянувших его ко дну.