Зло Валузии

— Да ладно, Конан! — При мысли о предстоящей свадьбе настроение Таргитая резко улучшилось, — Ты ведь и сам не без греха, а? Небось, сам-то сегодня поедешь к Бортэ?

— Да поеду! — ухмыльнулся Конан. — Но между этими красотками разница — как между ночью и днем. Моя-то не липнет ко мне, как муха на мед. А вот Нэркес… Ну, вообще, я много насмотрелся на таких красоток за свою жизнь.

— На что ты намекаешь? — вспыхнул Таргитай.

— Успокойся, я еще ничего не сказал, — немного смутился Конан, — но все же выслушай меня!

— Ну, что еще скажешь? — хмыкнул правитель, явно недовольный беседой.

— Так вот, Бортэ наотрез отказалась переехать ко мне в дворцовые апартаменты, хотя я долго уговаривал ее. «Мне дороже старый шатер, где мы живем вдвоем с бабушкой, и Вечное небо над ним, — так она мне заявила. — А дворец пугает меня и давит своей тяжестью и роскошью». Вот так-то Таргитай! А попробуй, заставь свою Нэркес пожить в шатре! К тому же Бортэ права! Лично мне тоже больше по душе широкая степь, где гуляет вольный ветер, чем этот раззолоченный склеп.

— Эх, Конан, — вздохнул Таргитай, — не был бы я наследником трона — бросил бы к Эрлику все эти пышные одежды, церемонии, утомительные приемы, вскочил бы на удалого скакуна и помчался бы опять в Великую Степь. Но это трон моего отца, я обязан продолжить его дело и править мудро и твердо, чтобы в Страну Городов вновь вернулись порядок, покой и веселье. Но все же, я думаю, нам пора поразмяться. Не съездить ли на охоту? Мне тут рассказали, что в нашем роду существует обычай: каждый год, в начале осени, правитель выезжает на большую охоту в заповедную пущу у подножья Рипейских гор! Как тебе эта идея?

— Идея хороша, — согласился Конан, — и все же дослушай меня. Мысли о Нэркес не дают мне покоя. Дело в том, что есть еще нечто, что отличает Борта от Нэркес.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Таргитай.

— Дело в том, — задумчиво произнес Конан, — что Бортэ не отрезала собственными руками голову человеку, как это сделала Нэркес. И вот это меня больше всего беспокоит…

— Да что ты, в самом деле, Конан? — удивился Таргитай. — Не ты ли сам мне рассказывал о своих возлюбленных, которые сражались, как разъяренные тигрицы, и убивали врагов без всякой жалости, не хуже любого мужчины? Ты же сам рассказывал мне о Белит, или об этой, как ее… Кареле Рыжем Ястребе! Чем Нэркес хуже их?

— Да, Белит и Карела, не задумываясь, убили бы каждого, кто посмел бы встать на их пути, — ответил Конан, — но они никогда бы не забрались в постель к врагу, чтобы прикончить его там, воспользовавшись мужской слабостью. Нет, они убивали открыто и честно, сражаясь с противником на равных. Нэркес не такая. И раз уж она один раз смогла пойти на такое, что стоит ей повторить единожды проделанное? Пойми, Таргитай, я не хочу обидеть тебя, но я старше и опытнее! А сейчас что-то гложет меня изнутри и подсказывает: нам надо держаться настороже! Многих славных парней засосали, как коварная трясина, и погубили в своем чреве раззолоченные чертоги!

— Отчасти ты прав, — нехотя признал Таргитай, — но твои доводы я принять не могу. Нэркес поведала мне свою скорбную историю. Она была дочерью гордого кагана будинов. Когда ей было десять лет, Заркум и Шульга напали на ее племя, убили отца, а ее взяли в плен. Долгие годы ее держали в наложницах. Но она всегда мечтала отомстить. Любовь к отцу и поруганная честь направляли ее руку…

К тому же она любит меня — а это главное! Так что ничто и никто, — он сделал упор на последнем слове, — не помешает мне сделать королевой мою возлюбленную!

— Я уже сказал тебе — поступай, как знаешь, — ответил Конан. — Ты правитель, тебе и решать. А я, пожалуй, поеду к Бортэ.

— А я пойду к моей Нэркес!

Конан и Таргитай распрощались, однако не так тепло, как обычно.

И лишь выйдя из тронного зала, Конан огорченно выдохнул:

— Ведьма!..

***

Мускулистое, но еще по-юношески поджарое смуглое тело обнаженного правителя распростерлось на необъятной равнине атласных кхитайских одеял, пересеченной горной грядой подушек, набитых гусиным и лебяжьим пухом. Не тем пером, которое украшало тела уничтоженных гарпий, а взятым от гордых птиц, которые длинными караванами тянутся через осеннее небо, улетая к далеким зимовьям — теплым и влажным речным долинам Кхитая, лежащим за снежными горами Талакмы. Спящий Таргитай тоже был немного похож на ощипанного молодого гуся — в сонном человеке всегда есть что-то забавное и вызывающее умиление или насмешку. В зависимости от того, кто смотрит на спящего…

Нэркес разглядывала молодого правителя Сакалибы откровенным, беспощадным взором. В ее маленьком жестоком сердечке не нашлось места для чувства умиления.

Только насмешка и презрение. Было, правда, еще немного жалости. Но только самую чуточку.

«Бедный глупый молодой гусак, прилетевший из Кхитая, лишь для того, чтоб умелая птичница ощипала его, — усмехнулась Нэркес. — Твой предшественник слишком уж разжирел — и его пришлось зарезать…»

Спящий юноша удовлетворенно вздохнул и сладко улыбнулся во сне.