Зло вчерашнего дня

— Господи, какая еще кастрюля! — возмутилась Валерия. — В общем, приходи на семинар — все про «сосуд» узнаешь, — таинственно пообещала она. — Ну ладно, ладно, скажу сейчас. У каждого из нас есть свой сосуд любви, который надо наполнять эмоциями.

— А-а, — разочарованно протянула Лина, — теория в любви не мой конек. Я предпочитаю практику.

А про себя подумала: «Все эти языки любви Серафима давным-давно освоила и без твоего, Валерия, занудного семинара».

— Тогда давай сходим в бассейн, — неожиданно легко сменив тему, предложила Валерия. — Такая жарища, хотя бы охладимся. Ну и фитнес, само собой. — Ты как?

— Извини, сегодня не получится, — вздохнула Лина, — у меня другие планы. — И положила трубку на рычаг.

Лина надела широкополую соломенную шляпу и решила прогуляться по деревне — купить в ларьке что-нибудь к чаю. А заодно обдумать свои дела и планы.

«Планы!»… С таким же успехом можно было спрашивать о планах пассажиров тонущего «Титаника». Любимая работа Лины, дело ее жизни, если говорить красивыми словами, летела в тартарары. Иван Михайлович, директор детской музыкальной студии, в которой Лина работала уже два десятка лет, недавно пересел в теплое кресло с неслабой бюджетной зарплатой и многочисленными чиновничьими льготами. А обществу «Веселые утята», в которое входила и их музыкальная студия, оставил одни долги и проблемы.

— Все, друзья мои, прощайте, — торжественно и даже как-то злорадно объявил Иван Михайлович. — Теперь вы, Ангелина Викторовна, крутитесь сами, у меня задачи иного масштаба, — уточнил он, когда Лина, набравшись решимости, в очередной раз поинтересовалась зарплатой — своей и педагогов. Ком застрял у Лины в горле. Она прекрасно знала, что в начале месяца родители студийцев внесли в кассу немалые денежки наличными. Теперь касса была пуста. И не подкопаешься: по документам выходило, что шеф потратил «денежные средства» на погашение кредитов и прочие срочные платежи. Но она прекрасно понимала разницу между «налом» и «безналом»… Выходило, что шеф ушел красиво и с деньгами.

Иван Михайлович всегда поражал Лину способностью легко совершать сделки с совестью, словно его совесть была не утонченной дамой из мира искусства, а торговкой на рынке. Чтобы заглушить ее панибратское похлопывание по плечу, он прибегал к самому традиционному русскому антидепрессанту: заливал все проблемы водкой. Иван Михайлович легко «уговаривал» в одиночку бутылку любого крепкого напитка — и не важно, выпивал ли он с шебутными земляками-краснодарцами («стремянные» и «забугорные» «мелкими пташечками» с гиканьем и присвистом летели тогда одна за другой) или с ошалевшими от его напора и потому уступчивыми французскими учителями музыки, — процесс проходил одинаково вдохновенно и бурно, сопровождался цветистыми тостами.

«Значит, отныне наш Цицерон будет произносить пламенные речи о жертвенности в искусстве в более солидном месте. Не перед бесправными педагогами, которым опять задержал зарплату (от них самих он всегда требовал раболепного послушания), а перед городскими чиновниками, спонсорами и другими нужными людьми», — устало подумала Лина. — Почему-то от себя Иван Михайлович особой жертвенности никогда не требовал. Хотя говорил и вправду красиво и убедительно.

Значит, теперь его пылкие и щедро расцвеченные метафорами речи будут звучать в другом месте… Например, в управе, в префектуре, в городских департаментах и комитетах. А возможно, даже с экрана телевизора или с полос центральных газет. Он будет убедительно рассуждать о том, как важно воспитывать подрастающее поколение на лучших образцах отечественной культуры. Что ж, все правильно. Эти самые образцы уже несколько лет в поте лица создавали сам Иван Михайлович и его многочисленные потомки: сыновья Иван и Никодим и дочери Дуняша и Феодосия. Иван Михайлович слыл славянофилом, в некоторых кругах даже старовером, потому и детей назвал соответственно. «Талантливые, черти!» — по-отцовски хвастался Иван Михайлович потомками, и глаза его лучились гордостью. Пьесы, песни и сценарии праздников, сочиненные его юными отпрысками, бухгалтерия «Утят» всегда оплачивала по высшим ставкам. В общем, за будущее Ивана Михайловича и его наследников можно было не волноваться. Кстати, едва Иван Михайлович оставил «Утят» и захлопнул за собой дверь, всех его детей как ветром сдуло из студии. Еще бы! Кому охота отвечать за долги папаши и объясняться с родителями студийцев?