Не нашёл Василий способа лучшего, чем выступить принародно и объяснить народу глупому, чем вампиры-то хороши. Но не стал народ чёрный слушать доводы его. Напротив, разгневалася толпа сильно, да и побила героя нашего камнями да телефонами сотовыми. Побила, да оставила на площади помирать в луже крови собственной, под статуей вождя древнего вампирского и человеческого, дабы другим неповадно было убийц кровососущих обелять.
И готов уже был Василий Мощный дух свой мученический испустить, когда увидел, что рядом знакомец его давешний стоит по прозванию Клык.
– Беда? – поинтересовался тот.
– Беда, – подтвердил Вася, – мне б ещё разок попробовать, да кончаюсь я уже.
– Слушай, могу горю твоему помочь, – сказал тут Клык, – давай, к нам переходи.
Подумал Василий немного и согласился, потому что не видел другой возможности помочь народу своему несчастному, побившему его, но всё равно горячо любимому.
10
И укусил Клык Василия с прозвищем Мощный. И стал Вася вампиром. И придумал он на основе сыворотки своей новое противоядие. Вампиры наши смогли пить кровь любого человека безбоязненно. И всё стало, как раньше. И воцарились мир и спокойствие, как на земле человеческой, так и на стороне вампирской.
И простили юных нарушителей порядка, поскольку доблестью своей искупили они вину свою страшную, и незачем больше было в Америку ужасную посылать их.
А Василий зажил счастливо. Подарили ему замок роскошный, куда и въехал он со своим Пентиумом, и стал веселиться в меру, да и работать на благо человечества, и существ всех нужных. А спустя некоторое время избрали его президентом государства вампирского, и при нём всегда всё было грамотно и законно, благо бросил он горячительные напитки свои, и баловался исключительно грибочками, да и то редко.
Но министру он всё равно отомстил, ибо зол был на него чрезмерно. Пробрался он как-то в жилище его скромное трёхэтажное, надел протезы на клыки свои, и выпил всю кровь его до капельки. Совершенно не мучился министр тот, и умер.
Насовсем.
Глава пятая. Служба спасения
1
История эта, как я уже говорил выше, имела непосредственное отношение к тому, что происходило на самом деле. Правда, первоначально я считал, что это касается исключительно энергетических вампиров, однако, время показало, насколько глубоко я ошибался.
В течение трёх недель с момента отъезда моих друзей я лежал в постели и буравил потолок взглядом. Тревожные предчувствия не покидали меня, а болезнь отказывалась оставлять, вцепившись в моё источенное язвами тело. Порой она огрызалась, и тогда мне становилось совсем худо.
Врач навещал меня постоянно, однако по-прежнему не мог ничего поделать, поскольку не знал, в чём заключается эта болезнь. Были только общая слабость, низкие давление с температурой, да ещё эти проклятые язвы по всему телу. И всё. Остальное – в полном порядке.
Однажды возле меня собрали целый консилиум, но это тоже ничем не помогло, разве что развеяло меня на некоторое время.
Единственным моим развлечением оставалась сиделка, женщина лет сорока с небольшим. Но мне было неприятно разговаривать с ней, потому что в каждом её слове сквозила жалость ко мне, как будто я был инвалидом. Или уродом. Объяснять ей, что не надо меня жалеть, потому что я скоро поправлюсь, было глупо, она всё равно не поняла бы, поэтому я постарался свести общение с ней до необходимого минимума.
Таким образом, я остался совершенно один, заключённый в четырёх стенах, и почти прикованный к постели. К тому же терзаемый чувством горькой тоски и жгучего, непреодолимого отчаяния. В течение трёх недель я оправдывал всё отсутствием Ланы, которая никогда не давала мне почувствовать себя одиноким, однако ж, по прошествии их, когда беспокойство стало усиливаться с каждым днём, я понял, что предчувствие беды жило во мне с самого начала.
– Ну, зачем я отпустил их туда? – кричал я себе в гулкой тишине комнаты.
Ответа не было, да и не могло быть.
Тогда я часто вспоминал истории, рассказанные ребятами, пытаясь откопать в них ответ, но, скорее, для того, чтобы хоть как-то отвлечься от терзавших меня мыслей, хотя находил в рассказах только новую боль. Особенно в этой, рассказанной Стёпой, над которой мы все очень смеялись, и поначалу даже не хотели засчитывать, как страшную. Только теперь я понимаю, насколько она страшна на самом деле.
2
Первый приступ настоящего ужаса я испытал на исходе четвёртой недели отсутствия моих друзей. До того дня я то злился на них, то клял за своё одиночество, то грустил и молил их вернуться, то просто распускал нюни в подушку. А тот день я запомнил вполне ясно.
Ещё бы! Что-то нашептало мне, что моих друзей уже нет в живых. Я не хотел верить. Я бился в истерике, насколько мне это позволяли мои скромные силы. Мой разум никак не хотел верить, а тем более смиряться с тем, что нет уж тех ребят, тех дорогих моему сердцу друзей, которых я меньше месяца назад проводил из своей двери. Разум с возмущением гнал любую подобную мысль. Но душа… Душа моя знала, что этот бесплотный шёпот не врёт.