Злоба

Я настолько опешил от этого, что сразу не нашелся, что сказать. Быть сожженным — это святое право любого человека. Более того, я точно знал, что в этом городе это правило действует и обязательно для всех. Нам зачитали список того, что необходимо знать, перед тем, как впустили внутрь. Мы тогда с отцом прослушали, пусть и короткую лекцию, но в ней точно говорилось — что право на крематорий есть у всех. Если кто-то умер из близких его надо доставить в это помещение и сжечь. Если увидел, как умер незнакомый человек — об этом надо сообщить как можно скорее и дальше с трупом разберутся. Если умолчать, то за это полагается суровый штраф.

Мертвых нигде не любили. Каждый знал, что умершего надо как можно скорее сжечь, чтобы злоба не проникла в него. Иначе живые быстро пожалеют о промедление. Мертвец восстанет, мутирует, а дальше... Зависит от того, сколько ему дали времени на мутацию. Если сразу уничтожат, то не так страшно. Если пару часов... То на улицы выйдет смертоносная тварь, которая начнет убивать и плодить себе подобных.

Старик это всё, конечно же, прекрасно знал. А я знал, что не могло быть здесь никакой цены в десяток монет! С запозданием мелькнула догадка, что меня пытаются развести! Этот вшивый, плешивый старикан, на две головы меня ниже!

Злость вспыхнула, как пожар, побежала по венам. Я шагнул вперед и крикнул на мерзавца:

— Да как ты смеешь лгать, урод!

Старик отшатнулся, в его глазах мелькнул ужас.

— Не бей! Ты раб злости, да?! Я сразу не понял! Конечно же бесплатно труп сожгу!

Старик поспешно отодвинулся от меня и спрятался за стол. На его лице отчетливо читался страх и мне это... Понравилось. Правда, ненадолго. Теперь уже я ощутил ужас, осознав, что только что произошло.

Я поддался эмоциям... Злости...

— Не раб злости? — раздалось из-за стола ликование, — О, мальчишка боится! Раб страха! Раб страха! Сволочь! — завопил он яростно.

— А ну заткнись, урод, пока я тебе голову не проломил!

Слова вырвались раньше, чем я успел подумать, как мне быть. Ещё одна вспышка злости... Слишком опасно — мелькнула мысль и быстро исчезла. Я едва удержался, чтобы не броситься на старика. Тот что-то понял по моему лицу и задрожал.

— Не бей! Только не бей! Я стар!

— Сжигай отца, урод! — ткнул я пальцем в тело.

— Как скажешь! Но может оставишь тело? Я заплачу! Пятьдесят монет! Хорошее тело!

— Сжигай или я сам тебя запихну в печь!

— Понял, не дурак!

Старикан в мгновение ока оказался у одного из люков и открыл его. Оттуда дохнуло нестерпимым жаром и я отошел подальше, внимательно следя, что будет дальше. Надо же... Пятьдесят монет за отца. Предательскую мысль, что это хорошие деньги, которые помогут мне продержаться, подавил в зародыше. Знаю я, куда тело денут. Пустят на мерзкие опыты. Твари... Какие же здесь все твари...

Тем временем старик чем-то щелкнул под столом и толкнул его в сторону печи. Оказалось, что это каталка, а я и не заметил в темном помещение. Не прошло и десяти секунд, как тело отца скрылось в пламени. Больше меня здесь ничего не держало и я как можно скорее поспешил на улицу. Но проклятая дверь не поддалась! Я дернул раз, другой, чувствуя, как подступает паника. Воображение живо нарисовало, что старик берет кочергу и бьет меня по голове. Взгляд ухватился за засов и мозг запоздало сообразил, что надо дернуть в сторону.

На улицу я выбежал под крики:

— Раб страха! Раб страха!

Старик откровенно насмехался надо мной и злорадствовал, но тогда я этому не предал значения. Пробежав не меньше полусотни метров, свернул в первый попавшийся тоннель и забился в какую-то темную дыру, где и замер, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

Чуть не сорвался...

***

Что я чувствовал? Этот вопрос я задавал себе тысячу раз. Эмоции и чувства — верный индикатор той ямы, куда я угодил. Знать себя — это первый шаг, основа основ, чтобы выжить. Уж это мне вдолбили в голову основательно и за эти догматы я цеплялся, чтобы выдержать окончательное и безоговорочное разрушение моей жизни. Отец последнее, что от неё оставалось. И сегодня он умер.

Так что же я чувствовал?

Когда забился в темную дыру, выбежав из крематория, то ощущал поглощающий страх. Руки тряслись, сердце отчаянно билось, крича, что и дальше так не выдержит. Мысли путались, а тревоги наседали с новой и новой силой. Я настолько боялся, что даже не мог понять, чего именно. Чувствовал и догадывался, что злоба уже просочилась в меня, усилила этот страх и тот своими когтями скреб внутри, расшатывая больше и больше.

Страх — это болезнь. Злоба — её топливо. А я смертельно болен.

Поэтому для начала я постарался вспомнить хоть что-то, что могло помочь. На ум пришли дыхательные практики, помогающие успокоиться. Они хорошо помогали в школе. Сидя на мягких подушках, в полной безопасности, под присмотром мудрых учителей, я легко достигал спокойствие.

Почему мне никто не сказал, что это дерьмо так плохо работает, если ты сидишь в подземном городе, в сыром тоннеле, где даже света нет? Почему никто не объяснил, как успокоиться, когда пять минут назад тело отца скинули в печь?