Злодей

Сняв перчатки, я бросил их на пассажирское сиденье и провел пальцем по экрану.

Мне не нужно было считать пульс, чтобы понять, что он превышал привычные пятьдесят ударов в минуту. Я был прекрасно подготовленным наездником, прирожденным спортсменом. Но сейчас мой пульс отбивал не меньше шестидесяти двух ударов.[16]

Я повел себя как последний идиот, отдав предпочтение одной потенциальной невесте над другой притом, что ни одна из кандидаток в моем списке не пойдет со мной к алтарю ни с радостью, ни с большой охотой.

У них у всех были свои причины согласиться, но ни одна из этих причин не имела отношения к моему неотразимому обаянию, уму или безупречным манерам.

Персефона Пенроуз была первой, к кому я обратился с предложением. Ей была нужна финансовая помощь так же сильно, как мне – хороший пиар-ход и пара детишек.

А еще она была, как бы мне ни претило это признавать, моей предпочтительной кандидаткой. Добродушная, более-менее вменяемая, с лицом ангела и телом, способным соблазнить дьявола.

Она была совершенна. Даже слишком. Настолько идеальна, что порой мне приходилось отворачиваться, когда мы оказывались в одном помещении. Я бессчетное количество раз отводил от нее взгляд, предпочитая наблюдать за ее болтливой сестрой. А глядя на ходячую катастрофу, коей была Эммабелль, я вспоминал о том, что ни в коем случае не хотел, чтобы ДНК Пенроуз смешалась с моей.

Эммабелль была шумной, бесстыдной и упрямой. Она могла целыми днями спорить со стеной и все равно потерпеть поражение. Сосредотачивать внимание на ней было не так опасно, как наблюдать за Персефоной.

А я частенько, хоть и незаметно, наблюдал за ней, пока никто не видел.

Именно поэтому очень хорошо, что она не вернулась с ответом. Прямо-таки прекрасно.

Мне ни к чему этот бардак.

Ни к чему, чтобы пульс подскакивал выше шестидесяти.

Наглядный тому пример: как только на видеозаписи показались мои черные двойные двери с латунной фурнитурой, над веком начало пульсировать. Оказалось, что это мои уборщицы и повар вошли в дом, чтобы подготовить его перед посиделками, которые я устраивал сегодня вечером.

Я бросил телефон на пассажирское сиденье и взглянул на свои Rolex.

Прошло ровно сорок восемь часов и одиннадцать минут с тех пор, как я сделал Персефоне предложение. Ее время вышло. Пунктуальность и надежность были в числе немногих качеств, которые восхищали меня в людях.

Она не обладала ни тем ни другим.

Открыв бардачок, я достал из него записку со списком имен потенциальных невест, которую мне дал Дэвон. Следующей в нем значилась Минка Гомес. Бывшая модель, которая теперь работала детским психологом. Длинноногая, из хорошей семьи и с безупречной улыбкой (хотя Дэвон предупредил, что у нее виниры).

Минке было тридцать семь лет, она отчаянно хотела детей и придерживалась достаточно традиционных взглядов, чтобы желать католическую свадьбу. Она подписала соглашение о неразглашении еще до того, как я к ней обратился, – я поручил Дэвону подписать его со всеми потенциальными невестами, за исключением Персефоны, которая была:

1. Моей первой кандидаткой, а потому самой небрежной попыткой. И…

2. Слишком хорошей, чтобы кому-то обо всем рассказать.

Я вбил адрес Минки в навигатор и выехал с подъездной дорожки своего частного ранчо, на котором провел несколько последних часов, катаясь на лошадях и пренебрегая своими обязанностями, а вовсе не негодуя из-за того, что Персефоне Пенроуз нужно было серьезно подумать о браке со мной, тогда как вторым доступным ей вариантом была ужасная смерть от рук уличных бандитов.

Я намеренно уехал из дома, потому как знал, что Персефона не клюнет на приманку.

Она была слишком честна и порядочна, не говоря уже о том, что у нее уже где-то был другой зарвавшийся муженек.

– Ради твоего же блага будем надеяться, что ты не настолько глупа, чтобы отказываться от моего предложения, – тихо проговорил я, обращаясь к невидимой Минке, и выехал на шоссе в Бостон.

Значит, будет невеста номер два.

Можно подумать, есть разница.

Позже тем же вечером Сэм Бреннан бросил свои карты на стол и, запрокинув голову, выпустил струйку дыма между губ.

Он всегда делал фолд[17].

Сэм приходил сюда не ради игры в карты.

Он не верил в удачу, не играл на нее и не надеялся.

Он пришел, чтобы наблюдать, учиться и приглядывать за мной и Хантером – двумя своими самыми прибыльными клиентами. Проследить, чтобы мы не влезали в неприятности.

Из стереосистемы заиграла песня Sally группы Gogol Bordello.

Мы собрались у меня в гостиной за еженедельной вечерней игрой в покер. В оформленном со вкусом, но скучном помещении с мягкими кожаными креслами и тяжелыми шторами бордового цвета.

– Не волнуйтесь, детишки. Скоро все закончится, – цокнул Хантер, пытаясь изобразить свою лучшую пародию на Джона Малковича из фильма «Шулера». – Покер не для неженок.

– И это говорит тот, кому осталось разве что стать членом программы лояльности Nordstrom[18], чтобы превратиться в цыпочку. – Сэм перекинул сигарету из одного уголка рта в другой. Черная рубашка, которую он надел, едва не трещала по швам на его предплечьях.