Я уже жил в Амстердаме, когда Корчной позвонил мне из ФРГ, где играл тренировочный матч с Робертом Хюбнером (декабрь 1973). Комментируя мое предстоящее выступление в Вейк-ан-Зее и вызванный этим неприезд в Голландию советских гроссмейстеров, Виктор со смехом советовал поскорее начать играть и в других турнирах, чтобы тоже закрыть их для представителей Советского Союза. Но до этого дело не дошло: год спустя Геллер и Фурман играли в Вейк-ан-Зее как ни в чем не бывало.
А через два месяца, уже после его четвертьфинального матча претендентов с Энрике Мекингом (Огаста 1974), я получил письмо из Соединенных Штатов:
Письмо немного странное, но было ясно, что Корчной не прочь возобновить наше сотрудничество, прерванное моей эмиграцией. Прямой контакт после этого стал немыслим – как может ведущий советский гроссмейстер иметь что-то общее с отщепенцем, покинувшим родину и живущим на Западе? Именно поэтому я и должен был вложить свой ответ в письмо голландца Вальтера Моя, нашего общего приятеля и шахматиста.
Они с Моем познакомились на турнире в Вейк-ан-Зее (1968). Вальтер был шахматистом-любителем и о Викторе всегда говорил с придыханием: тот был для него богом. Через четыре месяца они встретились снова, уже в Амстердаме, где Корчной выиграл четвертьфинальный матч претендентов у Решевского (5,5:2,5). После этого они виделись еще раз, а затем стали периодически обмениваться открытками и письмами.
Корчному, конечно, надо было считаться с тем, что письма, посылаемые советскими гражданами за границу, особенно в капиталистические страны, подвергаются перлюстрации, поэтому он ограничивался шахматными темами. Вальтер Мой до сих пор хранит написанные характерным почерком послания гроссмейстера с разбором собственных партий, показавшихся автору особенно интересными.
Впервые вне России мы с Корчным увиделись в июне 1974 года на Олимпиаде в Ницце. Я играл за Голландию – он, естественно, за Советский Союз.
– Вы не видите никакой перемены во мне? – обиженно спросил Виктор в самый первый день.
Присмотревшись внимательнее, я заметил на нем короткий парик, действительно преобразивший его внешность и придавший ему несколько французский колорит. Но по какой-то причине парик не прижился, и после Ниццы я больше не видел его в таком кинематографическом облике.