Во время той Олимпиады мы встречались несколько раз, как можно дальше от гостиницы, чтобы нас не засекли ни его коллеги, ни «сопровождающие» советской команды. «Береженого бог бережет», – комментировал Виктор эту предосторожность.
Однажды мы забрели в какое-то кафе, и пожилой бармен, сразу увидев, что имеет дело с иностранцами, перешел на английский.
– Вы поняли, что он сказал? – спросил меня Виктор. И сам же, довольный, перевел:
– А сказал он – так вы с другой стороны «железного занавеса»! Так что, можно считать, вы никуда из Союза и не уезжали!
И прыснул со смеху с характерным призвуком: «Кхе-х…»
Говорили мы о самых разных вещах: об общих знакомых в Питере и в Амстердаме, о выступавших за команду Израиля Исааке Радашковиче и Владимире Либерзоне, единственных тогда (не считая автора этих строк) шахматистах-эмигрантах из Советского Союза, но главным образом – о его, пока еще расплывчатых, планах на будущее.
Вот как сохранились эти встречи в памяти самого Корчного:
«В Ницце я встретил старого знакомого, моего тренера в претендентских матчах 1971 года Г.Б. Сосонко, теперь гражданина Голландии. Мы разговорились, вспомнили уже покинувших Советский Союз по израильской визе гроссмейстеров.
– Рассматривая движение за выезд из СССР в диалектическом развитии, – говорил Сосонко, – мы приходим к выводу, что следующим, покинувшим СССР, будет…
– Ну что вы, – обрывал его я, – мы такие привилегированные, мы такие большие люди в СССР.
– Однако, – отвечал он, – принимая во внимание все шахматные и нешахматные обстоятельства, приходишь к мысли, что следующим уехавшим…
Я не давал, не дал ему возможности высказаться до конца, назвать имя. Ведь он, без сомнения, имел в виду меня! Я боролся с этим, я всё еще видел себя полезным членом общества. Как боролся потом в матче против Карпова и некоторое время после матча – против общества, которое больше не считало меня полезным… Что ж, у Сосонко есть дар предвидения».
Полгода спустя, проиграв в упорной борьбе финальный матч претендентов Карпову (Москва 1974), он дал интервью югославской газете «Политика», в котором не очень комплиментарно отозвался о победителе, а главное – дал понять, что его проигрыш был результатом давления «сверху».
В ответ «Советский спорт» опубликовал реплику Петросяна «По поводу одного интервью В. Корчного», резко осуждавшую Виктора. «Железный Тигран» обвинил его в неправде, сказанной о победителе матча, «нашем соотечественнике, надежде советских шахмат Анатолии Карпове». И далее: «Этот отзыв звучит резким диссонансом во всей мировой печати, где высоко оценивается шахматное дарование Карпова. В нем сквозит уязвленное самолюбие побежденного, нежелание признать свое поражение».
Затем последовало суровое заявление Шахматной федерации СССР, а еще через неделю пошли, как это было принято тогда, возмущенные письма трудящихся. Они публиковались в том же «Советском спорте» под шапкой «Неспортивно, гроссмейстер!», а их подборка предварялась редакционным вступлением: «В редакцию идет поток писем, и ни в одном из них нет ни слова в защиту В. Корчного».
Студенты и рабочие, доценты и врачи требовали призвать к ответу «зарвавшегося гроссмейстера». Редакция подводила итоги: «Чего же просят, вернее, чего же требуют читатели? Публичных извинений Корчного перед всеми любителями шахмат. Так считают несколько сот читателей, приславших письма в редакцию». Короткое, с выдавленными извинениями, ответное письмо Корчного было признано недостаточным, и за его публикацию редактор получил выговор.
Газетной проработкой дело не кончилось. «За неправильное поведение» Корчного на год вывели из состава сборной СССР, запретив ему выступать в зарубежных соревнованиях и срезав на треть гроссмейстерскую стипендию. При встрече с ним зампред Спорткомитета Виктор Ивонин добавил: «Если вы и дальше будете продолжать себя так вести, мы можем с вами вообще расстаться…»
В Ленинграде его стали вызывать на воспитательные беседы, на его лекциях и сеансах непременно присутствовали сотрудники горкома партии. Потом пошли слухи, что Корчной подал заявление на выезд в Израиль. На домашний адрес гроссмейстера приходили гневные послания, в том числе анонимки с очевидным антисемитским душком…
В конце декабря 1975 года мы встретились снова – на традиционном рождественском турнире в Гастингсе, куда Виктора выпустили впервые после «оглашения приговора». Конечно, я уже знал о кампании, развернувшейся против Корчного в СССР. И в первый же вечер мы сидели за бутылкой коньяка в моем номере холодной гостиницы и, перескакивая с темы на тему, говорили обо всем на свете: об общих знакомых, о питерских новостях, о Голландии, но главным образом – опять-таки о его планах.
Зная, что увижу Виктора в Англии, я захватил из Амстердама книги на русском, запрещенные в Советском Союзе. Он благодарил, все рассматривал с интересом, какие-то отобрал для чтения.