Злодейка чужого мира (СИ)

Вдоль колонны виргий, осторожным неслышным шагом мимо Чаровниц, вяло ворочающихся вслед за ними и с опоздание, слабо касаясь их тел. Одна из них, нацелилась на Ясмин, но промахнулась и легла на белое зачарованно-прекрасное лицо Слуги, удерживая его рогатым отростком, как капризная старуха, ухватившая юного племянника за нежные щёки. Сонно повернула его из стороны в сторону, и Ясмин увидела его пустые чёрные глаза, неотрывно глядящие на неё саму.

— Осторожнее, — сказала она, и отвела бессильную ветку.

— Идите за мной, мастер, — сказал Слуга.

Его голос звучал мягко и хрипло. Волосы были мокрыми от дождя, которым их одарили виргии.

Сзади ей в затылок сопел Медведь, которого становилось все труднее назвать номером Шесть.

Мягкая земля охватывала ступни по щиколотку, но также легко выпускала, прогибалась и пружинила, как батут. Сначала шёл мох, который, как знала откуда-то Ясмин всегда сопровождал виргии, после голая каменистая твердь, которую предпочитали Чаровницы, а потом перед глазами развернулся пушистый травяной ковёр, расшитый лиловыми и желтыми цветами. Оттенки лилового — от тёмной синевы до блеклой лаванды, яркий электрик сердцевин и узких, острых, как хирургический скальпель, тычинок. Так нежная английская барышня прячет в складках весеннего платья стилет. Ты сильнее и не боишься, но… Вооруженная барышня вводит в диссонанс.

Номер Два — теперь она знала, что он боец — предложил обогнуть ловушку, поскольку сциллы любят кучковаться на болоте, а он чует легкую гниль.

Поляна оказалась зарослями на полтора километра, и как они не старались, через час их легкие, но прочные сапоги, отяжелели от набранной влаги. Ясмин тяжело шагала, но мысленно была готова вернуться — ее, черт бы все побрал, к этому не готовили! Она кризисный аналитик, а не Артемида, скачущая по лесам в компании трёх нимф мужского пола.

Хотелось домой. Горячая ванна, постель, похрустывающая свежим одеялом, тосты по утрам, кофе, распахнутое в холодное утро окно. Одежда по сезону. Благословенное такси. Кто вообще ходит пешком в двадцать первом веке? Только спортсмены и зожники. А она не спортсмен, она кризис…

— Госпожа, осторожнее, — шепнул Слуга.

Он вдруг оказался очень близко и ловко, как-то незаметно поднял ее на руки. Левый сапожок, отяжелевший от воды, соскользнул с правой ступни. Медведь застыл, как вкопанный, а номер Два, невольно обогнавший его, уставился на ее голую ступню, как заколдованный. Наконец, отвернулся. Ясмин могла бы поклясться, что это было смущение. Первое человеческое чувство за последние тридцать шесть часов.

— Прикажи, и я понесу тебя до самых Крушениц, — шепнул Слуга.

Он был так близко, что она видела веер ресниц, вызолоченный солнцем и тёмные завившиеся от влаги прядки, облепившие лоб и скулы. Если она наклонится чуть ближе, то сможет поймать его дыхание. Губами. Ясмин обеспокоено дернулась.

— Опусти, — строго сказала она.

Слуга усмехнулся ей в лицо и медленно разжал руки, разрешая скользить вдоль собственного тела. Она покачнулась на одной ноге и тут же скользнула ступней с потерянный сапожок.

Ей это не нравилось. В присутствии фееобразного служки она впадала в полуобморочный состояние и едва могла связно мыслить. Это было опасно. И странно. Она всегда прекрасно контролировала эмоции, а к концу той, оставшейся в воспоминаниях жизни и вовсе их лишилась.

Пока они обошли сциллы, солнце разгорелось ярче. Тело шагало, как механическое. Взгляд впился в блестящий хвост, вылившийся блестящим шёлком на правое плечо слуги. Позади слышался двойной осторожный шаг номеров. Без номера Семнадцать было не по себе, ей бы понравилось иметь ее поблизости — ее часы, ее компас, ее хорошее настроение…

Мысль, одновременно ощущаемая, как своя и как чужая, оборвалась.

Крушеницы — тихие от девяти утра и до полудня — вяло тыкались в землю тонкими лапами-корешками, узловатыми и гадкого гнилостного цвета. Тело ствола, делённое на гибкие, покрытые чувствительными усиками сегменты, напоминало гигантскую личинку, вставшую вертикально. Поющие растения, выведенные путём бесконечного скрещивания всего со всем. Им нравилась каменистая почва, которую так приятно буравить ножками-отростками, слившись в общем хоре. Растения милейшие и безобидные. Ну или почти безобидные.

Ясмин осмотрелась. Световых вьюнов не было.

Но…

Но они должны были быть. Она — тело, по самые уши упакованное информацией о флоре и фауне Чернотайи, не могла ошибиться. Вспышка памяти привела ее сюда.

Номер Два устало осмотрелся. Его штаны от колена и до бедра были покрыты брызгами болотной грязи, а сапоги напоминали ком из полусгнивших смилл, ила и неизвестно чьей слизи. Слуга, впрочем, будучи первопроходцем, выглядел ещё хуже.

— Ну и что ты хочешь на этот раз? устало спросил номер Два.

В его голосе не было утреннего запала. Он потоптался на каменистой тверди, счищая грязь с сапог, на его лице одновременно застыло выражение брезгливости, депрессии и смирения.