Злодейка

— Пришли, — Оксения указала на вполне приличный домишко, правда, с облупившейся синей краской, но с аккуратными резными белыми ставенками.

— Баб Донь!

— Кого холера принесла? — в мутное окошко высунулся морщинистый глаз.

— Оксенья это, пришла с девчонкой, про которую сегодня на базаре рассказала.

Старуха вышла и пригласила лишь за ограду, в дом пускать не стала. По раскиданным во дворе доскам во всю бегали, кудахтали и гадили пестрые жирные курицы — пок-пок. Черный пес, здоровый как лошадь, прятался в тени своей будки размером с баньку. Он вяло глянул на меня и коротко выдохнул сухим пупырчатым носом в знак приветствия.

Старуха причмокнула и сказала:

— Сядьте!

Мы послушно присели на занозную лавчонку, старушенция откуда-то вытолкала стол и села напротив.

— Рыжая, — она кивнула на меня.

— Не мудрено догадаться, — сверкнула я редкими веснушками. Старуха недовольно зыркнула.

— Хгляди в хглаза.

— Хгляжу, — передразнила я противную бабку Доню.

— Пакось она. Тебе, — она тыкнула в Оксению, — принесет несчастье.

— Врешь ты все, — не побоялась я нагрубить «ведунье».

Бабка многозначительно посмотрела на тетку.

— Есть что-то более конкретное на меня?

Оксения кивнула, давая понять, что тоже готова слушать дальше.

— Тьфу, — старуха плюнула себе на ладони и растерла эту мерзость по своим рукам. — Давай сюда свою.

— Нет, спасибо!

Оксения больно ткнула меня локтем в бок. Я даже глядеть не стала, как бабка берет мою довольно нежную ладонь в свои слюнявые пакли.

— Не наша, — старуха оскалила кривые желтые зубы в усмешке. — Не отсюда. И живет под покровом Унгель.

— Это один из богов ваших? — спросила я у обеих, но, увидев их лица, добавила. — Павших. Проклятых. Ну не помню я.

— Это луна, — недовольно пояснила Оксения.

— Не хочу ее больше видеть, — проворчала старуха.

— Да и мне не больно-то хотелось, — я резко соскочила с лавки и пошла прочь за ограду.

— Не знаю, Манька, как дальше быть, — посетовала Оксения, последовав за мной. Старуха громко хлопнула оградой. — Баба Доня здесь много чем заправляет и слухи знатно распускает. Про тебя словом тоже обмолвится. День-два и все будут знать, что чужачка живет у меня, да при том горе приносящая и богу нашему Праотцу не кланяющаяся.

— И куда же мне подеваться тогда?

— Не знаю, Маня, куда хошь, туда и денься, только не рады тебе здесь больше.

— Платье тоже сдать?

— Оставь себе, ступай с богом.

— Знаешь куда вместе со своим богом…, - не стала я договаривать, махнула рукой и пошла куда глаза глядят, может, наткнусь на другую деревню и там попытаю счастья.

Глава 3. Стражник

Вся такая решительная и целеустремленная, я пошла в противоположную сторону от Оксении. Тоже мне, единственный на свете добрый человек. Нежданно-негаданно живот издал предсмертный вой. Силы от вчерашней желтой жижи начали покидать меня. И как же я не догадалась выпросить еды с утра? Потому что, кто же знал, что Оксения так подло поступит со мной?

Что-то они со старухой про базар говорили. Не хотелось, конечно, но, наверное, придется что-нибудь украсть, чтобы потешить голод. Обострившееся обоняние меня не подвело, по тонкому запаху жареных пирожков я довольно быстро нашла деревенский рынок. Какое-то представление о базаре у меня имелось где-то в глубоких недрах памяти. И увиденное не совпало с ожидаемым.

Несколько будок с едой и второсортной одеждой, примерно такой же, что сейчас висела на мне, выстроились в полукруг на уделанной конским навозом площадочке. Сами лошади, запряженные в телеги, стояли хвостатым задом к покупателям и отгоняли надоедливых мух. В телегах визжали молодые поросята, верещали цыплята и разлагалось сено. Аппетит пропал, а вот голод нет.

Я вальяжно походила меж продаванов, прикидывая, что можно умыкнуть. Похоже, приняли за покупателя, это хорошо. Мне приглянулся один мужик, жаривший мясо и сочные сарделины прямо на улице. Запах разносился такой, что слюни текли не только у голодного, но и у каждого, кто уже набил себе брюхо на несколько лет вперед.

Ждала-ждала и дождалась.

— Дайте, — говорю, — вон тот сочный зажаристый кусок.

И сверкаю своими глазами-изумрудами. Такая красота, по-моему, дороже всякого золота. Доверчивый мужик. Протянул мне даже в тарелочке, ах, сок стекал по румяным бочкам этого говяжьего кусочка.

— Сколько с меня? — лукаво улыбаюсь я.

— Десять, — крикнул мужик. — Но для тебя, красивая, восемь!

Урод. Той молодушке продал за шесть. Я косо поглядела в ее сторону. Ну, что ж, пора, — подбодрила я себя и бросилась бежать.

— Лови воровку, — закричал жарщик. — Украла!

А я бегу. Мне терять нечего. С ними мне не жить, детей не рожать. А есть хочется. Пока бегу, уничтожаю улики преступления. Прямо на ходу жую вкуснятину. Оборачиваюсь, все еще бежит за мной, гад. А толпа его подначивает. БАМ! Я расшибла нос в кровь обо что-то железное. Мясной деликатес выпал из руки и прокатился, собрав пылищу, по земле.

Стража. Потрясающе. Вернее, стражник.

— Ага, — торжествующее заявил волосатый продаван. — Попалась, воровка!

Я встала, вытирая запястьем кровь, не забыв прихватить обваленный в каменистой пыли мясной кусок.

— Забирай.