Злое небо

А вечером ко мне в палату вошли трое высоких накачанных парней в форме безопасников и, без лишних слов один из них с нашивками майора, предъявил мне обвинение в убийстве первой степени. Уж не знаю, к счастью или нет, но мой лечащий врач посчитал, что для выписки слишком рано, поэтому безопасники удовлетворились надетыми на запястье наручниками и охраной, выставленной у двери, состоящей из сержанта Кроста.

Всю ночь я не спала. Но постоянные визиты сержанта, озабоченного тишиной в палате, совершенно мне не мешали. Стоило прикрыть глаза, как мною овладевали кошмары. Взгляд, последний взгляд, устремленный на меня. Что было в нем? Обида? Ненависть? Прощание. Неужели до конца своих дней я буду переживать каждую секунду того, что я сделала? Сделала не в состоянии аффекта, а будучи в здравом уме, когда разум, холодный злой разум подсказал, что единственным выходом будет смерть Рейна. Или я никогда не смогу существовать спокойно зная, что где-то живет убийца моей семьи.

Всеми силами я гнала мысли о потери ребенка. Говорят, что Бог дает человеку столько испытаний, сколько он может выдержать. Я была на грани. Я готова была выть от боли, отчаяния и несправедливости того, что произошло. Хотя… разве я не преступница? И не заслужила наказания?

Утром он стоял у моей кровати, неизвестно как проникнув в палату минуя охрану, а я… Я не могла смотреть ему в глаза. Не теперь, когда меня давило чувство вины и злости. На себя, Рейна и весь мир. Он заговорил, а я не могла сосредоточиться на словах, эхо его голоса долетало до меня словно издалека. Наконец, он подошел ближе, и ощутимо сжал мое запястье.

— Кто это был? Кого ты выгораживаешь? Чью вину берешь на себя? — Вилард опустился передо мной на корточки, и наши глаза оказались на одном уровне. В его было ожидание, сомнение, боль от потери. В моих… Не знаю, кажется, после изматывающей ночи я уже не испытывала ничего. Только желание опустить веки, чтобы не видеть его лица, и слепящего света солнца. Я больше не заслуживала солнца и света. Только тьму и забвение.

— Я говорю правду, Адриан, клянусь. Я убила твоего брата! — сквозь зубы выдавила я. Каждый раз признаваясь в содеянном, я как будто снова нажимала на курок.

— Нет! — прорычал старший Вилард, — ты не могла! Ты не способна на убийство! Только не ты! Скажи мне, тебя заставляют признаться? Тебе угрожали?

Его глаза остановились на наручнике, сковывавшем правое запястье. Он потрогал нагревшийся от моей кожи металл и потер красный след от вмятины.

— Они не посмеют предъявить обвинение в суде. Я найму адвоката, и как только тебя отпустят под залог, я отвезу тебя к себе домой. Там никто не посмеет тебя тронуть.

— Адриан, очнись же, я не лгу и не оговариваю себя! Я убила твоего брата. Убила хладнокровно, и, наверное, сделала бы это еще раз.

Он осекся на полуслове, всматриваясь в мое лицо, дрожащие от напряжения руки, слезы, выступившие на ресницах.

— Зачем тебе это делать? — его вопрос прозвучал нерешительно и даже как-то робко. Необычно, для этого человека. Он не верил, однако…

— Я убила, и он это заслужил. Вот все, что тебе нужно знать, Адриан. Прости. Хотя, не думаю, что когда-нибудь ты сможешь это сделать.

Выражение его лица менялось. Недоверие и отчаяние боролись с пониманием того, что я говорю правду. Он отпустил мою руку. Отошел ближе к окну. Я заметила, как напряглись руки, что он держал в карманах брюк.

— Зачем? — его голос изменился. Изменился он сам. Он, наконец, поверил.

— Я не смогу ответить тебе на этот вопрос, — мне не хотелось причинять ему еще большей боли. Но разве такое возможно?

— Зачем? — повторил он, медленно приближаясь ко мне. Я напряглась, готовая к удару и новой боли. И она не заставила себя ждать. Мою щеку опалило огнем, — сука! Как ты посмела? Он же любил тебя! Он боготворил тебя!

Что я могла ему ответить? Что правда может его убить? Я четко помнила слова Марка Гибсона. К тому же, не была уверена, что палату не прослушивают прямо сейчас. Что сделают те, другие, когда поймут, что я знаю о заговоре и располагаю документами, которые они бы хотели заполучить. И сколько я продержусь после этого? Не думаю, что смогу слишком долго выдержать их допрос.

Я сидела, сжавшись на больничной кровати в жалкий комочек, дожидаясь, когда же он одним ударом закончит то, что начал. Но он не оправдал моих надежд. Еще раз, занеся надо мной руку для удара, он замер, будто в нерешительности, а, затем, словно боясь не совладать с собой, выбежал из палаты, громко хлопнув дверью.