Злое счастье

– Сожги ее. Она достойна, – попросил Рыжий, с трудом отнимая пальцы от густой черной шерсти.

Юный нэсс только кивнул в ответ. Думал, князь будет плакать. У самого слезы наворачивались. Но глаза Мэя оказались столь же сухи, как его голос. Шелестящий и бесстрастный, словно пустынный ветер. «Неужто не жалко животину? Но, видно, сердце доброго князя окончательно спеклось в пламени битв. А еще говорят, будто он любит прекрасную далаттскую деву. Врут! Разве такой может любить?»

Князь сам вынес еще теплый труп на двор, уложил на снег и отошел в сторонку. Мол, делай свое дело, я свое сделал.

Заклинание и пассы руками получались у Кая уже без всякого напряга, сами по себе. Печальная обязанность сжигать тела мертвых была возложена на него, ибо дрова тоже были на вес золота.

Вспышка белого пламени превратила Ро в легкую кучку праха.

– Спасибо, в’етт, – молвил Мэй, крепко, до боли, сжав ладонь нэсса. – Я не знал, что делать с… телом. Не за стену же выбрасывать. Она была такая отважная.

Он будто пытался оправдаться, изрядно смутив паренька откровенностью. Это ж известно – униэнские князья никому отчета не дают, кроме самого Верховного Короля, а тут перед каким-то мальчишкой-колдунишкой. Непорядок!

Мэй выглядел настолько растерянным, словно не мог поверить в смерть Ро. Так по крайней мере показалось Каю. Но не спрашивать же, так это или нет?

Краток собачий век, ох и краток. По большому счету, он лишь в несколько раз меньше, чем жизнь нэсс. Только и успеет Рыжий Мэй привыкнуть к мальчику по имени Кай, а тот уже мужчина, а там и старость Каева не за горами. Несправедливо? Может быть. Но кому больней-то будет, когда уйдет душа огненного мага прямиком к Отцу и станет тоненьким рассветным лучиком? Старики шептались, что нэсс сотворены для радостей, а унияне – для горестей. Кай глядел на высоких красивых мужчин и женщин и не верил. Чего только старые да завистливые к чужой молодости не наболтают? А теперь, когда меж униэн очутился, до конца понял странную мудрость нэсскую. Не в сроках дело. Не может тот же князь Мэйтианн оставить ничего на потом, не может переложить на правнуков ни дел, ни долгов, ни трудов. Все униэн таковы. Вот и радуйся, нэсс, ибо не узнать тебе, чем обернется в грядущем самый малый поступок, наслаждайся неведением. Разве не счастье?

Усилиями Рыжего Мэя и его соратников Эр’Иррин основательно врос корнями в скальное основание, нарастил неприступные стены, ощетинился катапультами и стал тем, чем по замыслу изначально и должен быть – костью в горле у армии Чардэйка. И если Верховный Вигил рассчитывал на силу колдовства, то и тут Рыжий умудрился его обставить. Его огненный маг сумел дать отпор даже самой Эрайо’су.[22] Вот когда Эйген пожалел, что злополучный хан’наг Соган сдох слишком быстро. Погубленная им Йагра’су могла бы по нескольку раз поднимать мертвецов и бросать их на штурм Эр’Иррина снова и снова.

Верховный Вигил шел по дороге к неприступной крепости, проложенной так, чтобы любой пришелец был повернут к замку правым боком, не прикрытым щитом. Очень неуютное положение, и только черный узкий вымпел парламентера защищал Эйгена от дружного залпа эр’ирринских лучников. Но униэн не посмеют нарушить древний закон: «Переговорщик неприкосновенен».

Подъемный мост опустился, едва только вигил и двое его сопровождающих приблизились к краю неглубокого рва.

«Н-да, подкопа тут не сделаешь, – с сожалением отметил Эйген. – Сплошная скала».

Его собственное душевное состояние, к величайшему сожалению, было далеко от твердокаменности основания Эр’Иррина. Мысли о скорой встрече с Мэем у хан’анха холодили сердце. Эйгену просто не терпелось скорее скрестить взгляды с Рыжим. И если бы не абсолютное бесчестье, которое неминуемо последует, он бы пожертвовал собой, бросившись и заколов главного врага Чардэйка. Но тогда на всех дэй’ном падет страшное проклятие. Боги очень не любят, когда смертные презирают их волю. Пророчество не абсолютно, всегда есть крошечный зазор для выбора и случая. Именно такой щелочкой хотел воспользоваться Эйген.

Мэй не заставил себя ждать, проскочив через маленькую узкую дверцу в створке ворот, он явил себя парламентерам-дэй’ном во всей красе. Следом за ним за врата вышли Дайнар ир’Саган и Ллотас ир’Танно – самые давние и верные соратники. Но главный военачальник Чардэйка не удостоил их даже взглядом. Зато он не отрывал глаз от лица Рыжего.

Кажется, он помолодел с тех пор, как они виделись в последний раз. Такой же гибкий, ловкий и невозмутимый. И, к ужасу хан’анха, не только до ужаса похожий на Финигаса, но к тому же исполненный ярких сильных чувств. Куда же делась испепеленная гулкая бездна его души? Где безжизненная пустыня эмоций?

– Мэйтианн’илли… – процедил вигил сквозь зубы.

– Эйген’хан’анх…

Обращение – часть церемониала. Как и предъявление раскрытых ладоней друг другу и сопровождающим. Оба без доспехов, если не считать тонких кольчуг под сюрко,[23] оба безоружны – ни меча, ни кинжала, только щиты с личными гербами в руках соратников. Эйген в пушистой меховой шапке, Мэй простоволос.