Злое счастье

– Что-то там о второй линии обороны. Если честно, я не вчитывался, мне хватило общих фраз, – равнодушно молвил Мэй. – Нечто подобное я предполагал изначально.

– У Альмара уже вошло в привычку предавать друзей, – прошипел Дайнар.

– Какая разница? Он-то, может, и хотел бы помочь, но кто в Лот-Алхави ему позволит следовать зову сердца и совести? Ты таких знаешь? Я – нет.

– Ты снова его оправдываешь? – взвился соратник, окончательно теряя терпение.

Возмущение Дайнара достигло апогея, он вскочил и заметался по грязному, вытоптанному множеством ног ковру.

– Я не понимаю! – кричал он. – Мэй, отказываюсь понимать! Видимо, прав был Финигас, когда подозревал Альмара в коварных замыслах! Наш государь вновь и вновь нарушает свое слово. Как это называть?

– Прекрати истерику! – жестко рявкнул Рыжий. – Ты можешь винить Альмара во всех прегрешениях, но от этого никому не станет легче. Прежде всего нам с тобой.

Но Дайнар и не думал униматься. Его просто трясло от злости и обиды.

– Ты полагал, что, служа беззаветно своему народу, сумеешь вернуть честное имя? Надеялся, что однажды Альмар покается перед тобой за поруганную честь? На что ты рассчитывал?!

Мэй нахмурился, по-отцовски сдвинув густые брови. Нельзя сказать, что соратник был настолько далек от истины, а в чем-то Дайнар бил в самое больное место. Что скрывать, поначалу именно таков был мотив. До определенной степени, разумеется. Рыжий никогда не обольщался относительно великодушия Верховного Короля, никогда не ждал публичного покаяния. Но где-то в глубине покалеченной души верил в то, что однажды… когда-нибудь Альмар скажет: «Прости меня за Мор-Хъерике». Этого будет вполне достаточно.

Надо все-таки помнить, что Финигас никогда не страдал паранойей, и когда он проклинал подозрительную неторопливость Верховного Короля, то вовсе не из жажды оклеветать ненавистного Гваэхард’лига.

…Мир почти утратил краски, обесцветился до блеклых полутонов, хотя разумом Мэй прекрасно понимал, что это лишь последствия произошедшей с ним метаморфозы. Он хотел поплакать над отцовским телом, но не мог даже глаза сощурить для вида. Дым погребального костра выедал роговицу, а слез все равно не было.

Стремительное падение от звания прославленного героя до положения отверженного отцеубийцы для другого стало бы подлинной катастрофой и окончательно сломило, но Рыжий утратил способность горевать и стыдиться. У него отобрали меч – ну и пусть, заключили под стражу – ничего страшного. Странной Мэю показалась лишь отстраненность Альмара. Король не пожелал встретиться с Отступником, не попытался поговорить откровенно, возложив эту обязанность на дознавателей. Даже на погребение отца Рыжего привели под конвоем, только что не связанным и не в кандалах.

«Серебряные» гвардейцы косились на Отступника с опаской и недоумением. В самый бы раз просить о милости, дабы государь даровал право совершить над собой ритуальное самоубийство. Глядишь, в знак былой дружбы Альмар и сделает одолжение. Напротив, Рыжий словно вознамерился доказать всем собственное преступное равнодушие и жестокосердие. И доказал.

Кто видел его на прощании с Финигасом, до сих пор убеждены, что Мэйтианн не скрывал своей радости. Как же! С таким отцом – неведомо, что лучше: его любовь или пренебрежение. Тайгерн вырос в тени своих братьев, почти невидимкой для папаши, и на загляденье, насколько он приятнее остальных! Умница, красавец, кавалер, каких поискать.

Мэю же было глубоко наплевать на весь мир, пусть думают, что хотят. Разве не твердят мудрецы всех времен и народов, что истина рано или поздно торжествует и каждому воздастся по делам и свершениям? Разве он не сделал все, что в его скромных силах? Сделал! А доказывать окружающим свою невиновность и паче того оправдываться он и не подумал.

– Я знаю – он меня ненавидел, – прошелестел над ухом голос Альмара.

Он нарушил все существущие правила, обращаясь к отцеубийце напрямую. За что Мэй мысленно поблагодарил своего друга и короля.

– Он всех ненавидел, всех, кто хоть в чем-то превосходил его самого, – ответствовал Мэй бесстрастно. – Ты – не исключение. Порой он даже меня готов был убить.

Отступник старался как можно меньше шевелить губами. Зачем Альмару лишние неприятные разговоры?

– Забавно, что ты так думаешь. Насколько я знаю – Финигас даже во сне видел эту корону. – Государь заботливо поправил символ власти. – На твоей голове. Слов нет – на красных волосах она смотрелась бы великолепно.

– Ты же понимаешь…

– Я все понимаю, – перебил Рыжего король. – Ты бы никогда… и тому подобное. Не до такой степени цепко я держусь за эту штуку, и будь моя воля, то кто знает… Но я ведь не просто Альмар Гваэхард, я гораздо больше.

Мэй слишком хорошо знал его, чтобы понимать – Маро говорит не о личных амбициях. За Альмаром стояли влиятельные и могущественные люди, и без их поддержки все было бы иначе. Никто не сможет удержаться на вершине власти, опираясь исключительно на чувство равновесия. Вмиг столкнут. Столкнут и растопчут.

– Считаешь, он умер своевременно? – хладнокровно поинтересовался Рыжий, кивнув на догорающий костер.