Злое сердце куклы

– Ты ведь шутишь, правда?

Больше она не проронила ни слова. И он тоже. Когда они приехали домой и вышли из машины, то увидели в холле на втором этаже свет – вполсилы горела огромная хрустальная люстра, гордость маленького дворца Оскоминых.

– Забыли выключить, – кивнул Павел Константинович.

– Не помню, было еще светло, когда мы уезжали, – устало пожала плечами Зоя. – Господи, я выжата, как лимон! Как будто меня мучили и пытали. Во сколько ты завтра пошлешь за ней машину?

– В обед.

– Значит, я уеду в город утром.

– Как скажешь, дорогая.

– Надо было остаться уже сегодня.

– И бросить меня одного?

Они вошли в свой дворец, – всюду вспыхнул свет, – и потащились вверх по крутой лестнице. Настроения не было ни у Павла Константиновича, ни у его супруги. Хотелось повалиться в кровать, и только. Но чем выше они поднимались, тем тревожнее и чаще стучали сердца обоих супругов.

– Черт! – вырвалось у Зои, когда им оставалось всего несколько ступеней.

На диванчике, у балкона над холлом, сидела в походном джинсовом костюме Женечка. В руках она держала куклу, рядом лежал ее рюкзачок.

– А я вас заждалась, – сообщила девочка таким голоском, словно была самой примерной в мире дочкой. – Уже два яблока сгрызла – так проголодалась. Сижу и жду. А дорогих родителей все нет и нет.

– Что ты здесь делаешь сегодня? – настороженно спросил отец.

– Я решила выписаться раньше, папочка, – как ни в чем не бывало сообщила его дочь. – Было сложно, но я смогла.

Елейный голосок и наглый тон выдавали ее – как ветерок перед надвигающимся штормом.

– Звони в клинику, – распорядилась Зоя. – Не удивлюсь, если она вырезала всю охрану и сбежала.

– Смешно, – весело кивнула Женечка. – Вырезала, но только половину – остальные разбежались.

– Встань и покажи руки, – приказал отец. – Немедленно!

– Хорошо, папочка. – Дочка встала с диванчика, подняла руки, повернулась. – Так сойдет?

– Выверни карманы, – потребовала Зоя.

– А вот ты мне не указ, – совсем другим тоном парировала Женечка. – Сучка!

– Как раз я тебе и указ, сучка, – подхватив ее тон, ответила Зоя. – Твое место в колонии для несовершеннолетних, а не в лечебнице. Тебе и твоей зомбокукле. И если ты не закроешь свой поганый рот и не будешь делать то, что мы тебе говорим с твоим отцом, то именно там и окажешься!

В кармане Павла Константиновича зазвонил телефон. Он поспешно достал трубку, отошел в глубь балкона.

– Алло? Да, это я. Из клиники? Сбежала? Что она натворила? Что?! Господи, Господи…

– Что она натворила? – чувствуя недоброе, спросила Зоя.

Хозяйка сама не заметила, как девочка с куклой оказалась перед ее носом.

– Привет, – с улыбкой прошептала Женечка и подбросила куклу. Зоя непроизвольно вскинула голову – там, под потолком, подобно заправской эквилибристке, Лилит делала свое сальто-мортале. И тотчас растерявшаяся мачеха получила сильный толчок в грудь. Зоя отступила – и получила еще один толчок, куда более сильный. А за ним и третий – роковой. Этот ее шаг пришелся в пустоту – и Зоя, всплеснув руками, полетела с лестницы, упала с тяжелым воплем, а потом покатилась кубарем. Через десять секунд она лежала внизу, на полу холла, изломанная и непохожая на себя.

– Зоя! – подлетев к краю лестницы, что есть силы завопил Оскомин. – Зоя…

– Как старая поломанная кукла, да, Лилит? – вздохнула за его спиной Женечка. Она только что поймала свою куклу и стояла с ней в обнимку. – Бедная, бедная Зоя. – Она помахала ручкой: – Прощай, Зоя!

Поняв, что стоит у края лестницы и сам находится под ударом, Павел Константинович отскочил в сторону.

– Не приближайся ко мне, – процедил он.

– Хорошо, – согласилась его дочь. – Будем общаться на дистанции, папочка. А так жаль, ведь общаться нам осталось совсем недолго. Или обнимешь свою дочурку? – Она протянула к нему руку. – Ну же, папочка? Тогда, может быть, я и прощу тебя? Обнимемся все вместе: ты, я – Лилит. Станем одной семьей? У нас еще есть шанс все исправить, хотя Лилит тебе больше не верит. Но я упрошу ее, правда.

Оскомин сорвался с места и побежал по коридору. В своем кабинете он дрожащими руками с третьей попытки набрал код сейфа, отвел тяжелую дверь и стал хлопать по стальной полке. Кроме пачек денег и двух коробок с драгоценностями он ничего не обнаружил.

– Ты это ищешь, папочка? – спросили у него из-за спины.

Он стремительно обернулся. На пороге его кабинета стояла Женечка. В правой руке она сжимала пистолет. Пауза вышла долгой и мучительной.

– Это что, мой?

– Ага.

Мысли Павла Оскомина путались. Внизу под лестницей лежала его изломанная и, скорее всего, мертвая жена, при падении сломавшая шею. А спятившая дочь целилась в него из пистолета.

– Будь с ним осторожна, прошу тебя, – предостерег он.

– Буду, папочка.

Ему нужны были ответы.

– Как ты узнала код сейфа?

– Лилит подсказала – она такая умница. Ну ты и сам знаешь.

– Теперь точно знаю.

– Хорошо… Нет, – подумав, она отрицательно покачала головой, – мы не прощаем тебя. Даже я. Увы.

– За что… не прощаете?

– Ты предал нас.

– Кого – нас?

– Ты предал память о нашей маме. Это во-первых.

– Я не предавал ее – она умерла. Ты же знаешь: я любил твою мать.