Я медленно выбрался из багажника и сделал несколько неверных шагов, делая вид, что ни черта не вижу, ослеплен, так сказать, неяркой красотой местного аграрно-индустриального пейзажа. Место было и впрямь ничего себе. Слева, за кюветом, елочки да сосенки тянули освободившиеся от снега синеватые лапки к тускловатому солнышку. Справа простирались неряшливые поля, а может быть, луга, темные, кое-где для разнообразия украшенные редкими ляпушками сугробов. Недалеко впереди маячила эстакада известнякового карьера, смахивающая на деревянный гроб для Змея Горыныча, подготовленный к отправке заказчику-царевичу.
Второй браток, а именно он и был старшим в этой парочке, стоял, прислонившись к правому крылу тачки, и лениво курил. Потом он нехотя повернулся ко мне и скучным голосом сообщил:
– Вон там, – он показал в ту сторону, откуда мы приехали, – город Зарайск. Мой город. А вон там – все остальная страна, которая, как правильно поется в одной популярной песне, широка. Так вот, туда, – он ткнул сигаретой в сторону города, – туда тебе нельзя. Усек?
– А куда можно? – решился подать голос я.
– Вали куда хочешь, но если я тебя хоть во сне увижу в Зарайске – замочу. – Браток, его, кажется, звали Гинчей, решил, что сказал и так уже достаточно, и полез в машину.
Я как стоял, так остался стоять, типа ни фига не понял.
– Гонза, покажи этому фраеру дорогу, – бросил старшой, заводя мотор.
– Ты чё, не просек? – изумился Гонза и нацелился как следует пнуть меня в нужном направлении.
Вот тут-то я ему и врезал!
Героев обучают разным приемам рукопашного, ногопашного и прочего боя. Самые эффективные приемы, как правило, внешне совершенно не смотрятся: тык – человек лежит. А душа его, наоборот, – летит. В небеса. В данном конкретном случае это совершенно не катило, мне нужны были внешние эффекты, поэтому бедный Гонза взлетел, аки земная молитва, только не так высоко, и с шумом обрушился куда-то в подлесок за кювет. Видно, все-таки маловато было в нем истинной святости.
Его шеф, Гинча, мгновенно оказался в боевой стойке – шустрый паренек! Однако ствола у него в руках не было, что меня несколько удивило и ободрило. Значит, еще и порядочный, по-своему, конечно. Вот с ним, с этим Гинчей, следовало обращаться куда более деликатно. То есть не швырять его унизительным образом в ближайшую канаву с переломанными ребрами, а позволить как следует показать себя.
Гинче необходимо было оказать уважение, что я и сделал, размашисто, как в деревенской драке, съездив ему в ухо. Смачно, но не сильно, так, чтобы не упал и, упаси бог, не оглох – мне ведь с ним еще и потолковать надо. Гинча ответил мне вполне профессиональным хуком слева, который я благополучно пропустил, из соображений политических, разумеется. То, что происходило дальше, в народе называется махаловкой. Шумно, бестолково и, в общем-то, безрезультатно. Зато утомительно. Так что, когда мы остановились перекурить, каждый из бойцов с полным правом мог считать себя победителем.
Надо сказать, Гинча довольно быстро сообразил, что это топтание и махание руками-ногами ни к чему не приведет, кроме того, Гонза так и остался где-то там, за горизонтом, в нирване, что наводило на определенные мысли, поэтому на мое предложение покурить и побазарить ответил утвердительно, хотя и не сразу.
– Давай говори, – милостиво пробурчал он. – А насчет базара – это ты брось, мы хоть не в столице, а кое-что в культуре сечем, знаем, что так никто больше не выражается.
– Перво-наперво учти, что на будущее я к вам претензий не имею, – начал я…
– Чего? – искренне удивился Гинча. – Чего не имеешь? Ты что, сдурел? Сейчас поимеешь!
Я почувствовал, что взял неверный тон, и поправился:
– Короче, я здесь по делу.
– Без сопливых обойдемся, – невежливо ответил Гинча. – Мы все свои дела сами решаем. В общем, лучше сваливай отсюда по-хорошему. А за певца своего с бабой не беспокойся. Они нам понравились, а ты нет. Врубаешься?
Я хотел было ему врезать, но сдержался и сказал:
– Обижаешь, чувак. Я здесь конкретно по делу Кабана, знаешь Кабана?
– Кабан был конкретный пацан, а ты – чмо недоделанное, – презрительно бросил Гинча и сплюнул в мою сторону. С кровью.
– Обижаешь, чувак! – с некоторым нажимом сообщил ему я. – Я тебе не чмо, смотри не обидь!
– Какой я тебе, на хер, чувак! – взревел Гинча. – Чуваки все давно в параше пузыри пускают!
И двинулся на меня. Отдохнул, стало быть.
– Обидел, чувак!! – радостно констатировал я и отправил Гинчу вслед за его другом.
Наблюдая его, прямо скажем, не слишком изящный полет, я подумал, что, наверное, слегка погорячился, жди теперь, пока братва оклемается да в ум-разум придет, а времени у меня не так чтобы и много. Бард с Лютой, между прочим, без прикрытия остались, совсем одни в чужом мире, в чужом городе. Пусть так надо для дела, но все-таки я себя чувствовал немного сволочью. Между тем идти искать в кустах местного авторитета и его приятеля мне было как-то не с руки, западло, как выразился бы Гинча… Нет, не Гинча, а Гонза… Гинча политес разумеет.