Злой

Но тут ему преградил дорогу тягач с тремя прицепами, вынырнувший с Новогрудской; в сознании Китвашевского, охваченного жаждой борьбы, на какую-то долю секунды сверкнуло: «Нужно ударить прямо в прицепы!» Но он сдержался и замедлил ход. «Скорее! — подумал Китвашевский в панике, выглянув из кабины и охватив взглядом перегороженные потоком машин Иерусалимские Аллеи, — теперь во весь дух на Вильчую!» Не успел он это подумать, как из противоположного потока уличного движения прозвучал сигнал мощного клаксона, и непонятно откуда появился автобус, пересёкший течение на мостовой, словно красно-кремовый кит. «Гонятся на “шоссоне”. Наверное, внутри милиция», — подумал Китвашевский, и злая усмешка искривила его верхнюю губу.

Мотор «шевроле» бешено выл, выжимая восьмидесятикилометровую скорость; похожая на бульдога машина летела вперёд.

Позади, в кабине тяжёлого «шоссона», Генек Шмигло шептал молитву:

— Сейчас! Милый! Дорогой! Сейчас! Только ты можешь! — обращался он к машине, которая в руках Генека словно бы стала живым существом и жила его сердцем, мозгом, нервами. Автобус выл в смертельном усилии, что-то, казалось, напрягалось в моторе, как жилы на затылке у атлета, делающего последний рывок.

— Ну, — тяжело дышал в тёмной кабине Китвашевский, — ну ещё немного! Уже уходим! Отрываемся!

— Милый мой, — молил Генек.

Неуловимая черта соревнования, которая неизвестно где начинается и где заканчивается, натянулась на ровном асфальте Медзишинского вала. Ещё миг, и тяжёлый красно-кремовый «шоссон» метр за метром, дыша последним напряжением сил, стал приближаться к мчавшейся впереди грузовой машине. Потом заскрежетали тормоза, и подобный бульдогу «шевроле» заскользил длинной многометровой полосой по зеркалу шоссе, как мальчик, разогнавшийся на скользанке возле школы; несколько раз его заносило поперёк шоссе.

Из мгновенно открывшейся кабины появилась какая-то тёмная фигура, — бросившаяся к чёрному топкому берегу Вислы. Генек Шмигло с дьявольской ловкостью затормозил и выскочил из своей машины. В правой руке у него был массивный французский ключ. Пробежав несколько шагов по высокой насыпи, он остановился, тяжело дыша.

Тёмно-зелёный майский вечер под стрекотание кузнечиков мглистыми полосами ложился на прибрежные деревья и кусты. Вокруг простирались тёмные шумящие луга, быстрина весенней Вислы светлела и темнела внизу. Побродив по прохладной росистой траве и влажному песку, Генек растерянно поднялся наверх. Со стороны Гоцлавской Кемпы и зелёного поля аэроклуба виднелись немногочисленные огни; справа, по ту сторону реки, перечёркнутый посредине стрелой огромного башенного крана, — на фоне фиолетового неба, мерцавшего миллионом теней среди миллиона огней, сверкал большой город. Между Генеком и городом не было никого.

Шмигло осмотрел вблизи грузовик, озабоченно качая головой и вытирая платком капли пота на лице. На дверцах кабины, где обычно размещают эмблемы и надписи, из которых можно узнать об учреждении, управлении или фирме, не было ничего. Регистрационный номер тоже пока ни о чём не говорил, кроме того, что машина принадлежит какому-то предприятию.

«Что тут поделаешь? — размышлял Генек. — Если бы у меня был трос, я бы взял его на буксир и притащил в комиссариат. А может, там кто-то есть?» Он поднял завесу и вскочил в кузов. На полу лежало что-то, прикрытое грязным брезентом. Генек откинул брезент — на железном дне кузова оказался связанный наволочками и простынями человек. Генек дрожащими руками зажёг спичку; в мерцающем свете появились бежевые сандалии, а потом и мундир почтальона, у которого рот был забит кляпом.

Освобождённый от кляпа, Антоний Пайонк долго и бессознательно тряс головой: во время бешеной езды его беспомощная голова ударялась о дно кузова, побитое тело глухо ныло.

— Милиция! — было первое слово, которое он пробормотал.

— Пан старшина, — взволнованно спросил Генек, — ради Бога, что всё это значит? Кто вас так отделал?

— Милиция! — уже истерично голосил Пайонк. — Помогите!

— Коллега, — умоляющим тоном стал уговаривать его Генек, — я тоже в мундирчике, вот погляди: ты в форме, и я в форме. — Он не знал, как говорить с этим охваченным страхом и болью человеком, даже сам стал заикаться. Помог Пайонку подняться и вылезти из кузова. Увидев идиллически-мирный вечерний пейзаж, почтальон немного успокоился.

— Сигарету, — попросил он.

Генек протянул ему пачку сигарет и спички. Пайонк закурил, жадно затянулся и уже увереннее проговорил:

— В милицию, пан шофёр! Там есть ещё девушка! Эти мерзавцы, которые меня так… ещё замучают её!

— Где? — удивился Генек.

— Я покажу! — воскликнул Пайонк и снова задрожал всем телом. Он отвернулся от Генека и опёрся лбом о край кузова.