Злой гений Порт-Артура

Фок говорил, пристально смотря на наместника. Тот снова побледнел, но поверил опять, по глазам было видно. Адмирал имел реальное представление о предмете и о петербургских нравах высшего света, так что в такое к себе отношение живо поверил.

– А ведь вашей вины не было ни капли. Вы всеми способами настаивали на деблокировании Порт-Артура, на том, чтобы попытаться дать японцам отпор, даже приказывали Куропаткину. А тот, желая дать японцам «золотой мост», делал все так, чтобы виновными оказывались именно вы. Прикажет командиру корпуса дать бой, а потом сразу отходить под «напором превосходящих сил противника». Армия устала от цепи этих отступлений с боями, которые делались именно от вашего имени как главнокомандующего. А Куропаткин постоянно писал в Петербург, что все поражения оттого, что «сухопутный адмирал» лезет не в свое дело, и как только его уберут, армия под его командованием живо очистит от японцев Маньчжурию. И добился своего, не понимая, что теперь сам станет козлом отпущения.

Фок пожал плечами и посмотрел на задыхающегося наместника – тот из бледного стал багровым и пытался глотнуть воздуха, как рыба, вытащенная на берег. С трудом прохрипел:

– Старая сволочь! Ну Куропаткин…

Алексей Викторович мысленно усмехнулся: «Можно подумать, что ты сволочь молодая. Сам тот еще интриган!» Но ничего не сказал – к чему слова.

Алексеев с трудом отдышался и негромко произнес:

– Кто ты? Ты не генерал Фок, у тебя разговор иной и интонации. Ты в его личине просто. Ты бес?

Александр Викторович спокойно перекрестился и расстегнул ворот кителя, показывая серебряный крестик на груди. Алексеев цепко схватил его за руку, в голосе прозвучала отчаянная надежда.

– Значит, не бес? Это хорошо. Расскажи про себя… Нет, постой. Про войну рассказывай. Душа горит, говори, ничего не утаивая.

– Это долгий разговор…

– А нам уже не нужно торопиться. Ночь долгая!

Глава 21

– Да уж, был у нас князь Потемкин-Таврический, зато скоро появится граф Витте, но «Полусахалинский».

Наместник горестно взмахнул рукою и, взяв бокал коньяка, выпил его как воду, залпом, не морщась. Видимо, хотел сбить дурное послевкусие после долгого рассказа о ходе Русско-японской войны, столь несчастной для России.

– Знаешь, Александр Викторович, не хотел бы я оказаться на месте Рожественского, – после тягостной паузы произнес Алексеев. – Неужели в Петербурге не понимали, что нельзя отправлять эскадру на убой?

– Понимали, только царь удила закусил: в стране революция, и нужна хоть маленькая победа. Надеялся на чудо, но чудес в таких случаях не бывает. Только напрасно корабли погубил и пять тысяч моряков с ними, да позор от сдачи четырех броненосцев.

– Да, как же, помню совет Плеве царю: «Нужна маленькая победоносная война». Вот и получили ее, и сразу обгадились! Потому нам кровь из носа побеждать надобно, искать выход. Все силы приложу, в лепешку разобьюсь, но такой позор не нужен. И революция, о которой ты говорил. Не хочу тебя о будущем расспрашивать, и знаешь почему?

– Догадываюсь, Евгений Иванович. Если победим, то история иная будет, тем более уже другой расклад появился: японцы не смогли высадиться у Бицзыво, а лишь у Дагушаня, что вдвое дальше на север. А потому еще рано себя хоронить. Ты ведь это хотел сказать мне?

– Ты меня правильно понял. Изменим здесь, отзовется через сто двадцать лет, и не будет того кошмара, который у вас в будущем творится. И вот за это надо драться насмерть, теперь просто нет иного выбора. – Алексеев тяжело вздохнул, посмотрел на Фока и требовательно спросил: – Честно мне ответствуй: есть ли у нас возможность победить японцев на море?! Вижу, что ты на это надеешься, потому и спрашиваю. Душа ведь от обиды горит!

– Сейчас еще есть, но если упустим время, то потеряем все шансы. – Фок вытащил из коробки папиросу, зажег спичку и закурил. От первой затяжки все поплыло перед глазами, но не закашлялся, как ожидал, – настоящий Фок баловался курением в молодости, но алкоголь организм совершенно не принимал, рвотный рефлекс появлялся. Он бы не закурил, но требовалась хоть какая-то разрядка.

– Тогда давай конкретно, по пунктам: что я смогу сделать? И что не в моих силах, но нужно попробовать хоть как-то разрешить?

– Не будем брать большое, начнем с малого, давай просто подумаем, – осторожно произнес Фок. – Флот – это инструмент для решения межгосударственных противоречий и для работы должен быть максимально приспособлен. Если инструмент плохой, то он подлежит либо замене, либо улучшению. Первое невозможно, а второе вполне по нашим силам.