Злой Город

На мосту завязалось настоящее побоище, а Дмитрий, одетый в старую куртку, в джинсы и кроссовки, стоял перед входом в парк Горького и с волнением наблюдал за всем происходящим. Никогда прежде он не видел милицию столь жалкой, а толпу столь грозной. Какая-то неведомая сила всеобщего возбуждения вовлекла его на мост вслед за первыми группами десятитысячной толпы. Он просто шел, и все его эмоции словно бы застыли на точке растерянности, не успевая оценивать то, что четко фиксировал потрясенный разум.

Вот отнятые у омоновцев каски и щиты полетели в реку, пока чей-то голос не заорал: «Остановитесь, товарищи, щиты самим пригодятся!» Вот три человека яростно избивают ногами лежащего на проезжей части моста, окровавленного и уже почти не реагирующего милиционера. Вот троих омоновцев прижали к перилам и, не давая им вырваться, оживленно обсуждают, а не сбросить ли их в реку, пока те только жалко прикрываются щитами от палок и древков знамен, которыми в них тычут, как в затравленных собак. А вот какой-то страшный в своей ярости дед, только что оравший: «Коммунисты, вперед!» и «Бей их, бля-дей!», – вдруг стал оседать на землю, хватаясь за сердце и опираясь на свой нелепо размалеванный плакат: «Иуду Ельцина под суд!»

Дмитрий шел и шел дальше, перешагивая через валявшиеся повсюду камни и палки, в самом конце моста его ждала еще более жуткая сцена. Трое одетых в пятнисто-камуфляжную форму боевиков сбрасывали с парапета на проезжую дорогу внизу отчаянно извивающегося и орущего омоновца, а рядом стояли люди и, даже позабыв о том, чтобы что-то кричать, смотрели на это как завороженные. Но как только омоновец полетел вниз, все дружно бросились к парапету, чтобы посмотреть на распростертое в безжизненной и нелепой позе тело.

Дмитрию было страшно находиться среди этих неузнаваемых людей, но он все шел и шел, подгоняемый какой-то странной нервозностью. Возле метро «Парк культуры» банда юнцов громила коммерческий киоск, оттуда слышался звон бьющегося стекла и бессвязный мат, но основная часть толпы, разгоряченная первой победой над милицией, поспешила дальше. Дмитрий еще не видел тех, кто шел во главе, но нелепо ковыляющие и что-то орущие пенсионеры со своими неизменными плакатами генералиссимуса производили дикое впечатление разбегающегося сумасшедшего дома. Впрочем, и вся ситуация явно отдавала фантасмагорией. Дмитрий помнил эти места: и Крымский мост, и Садовое кольцо, и Зубовскую площадь – еще по давним трехсоттысячным демократическим митингам, когда он тоже шел посередине проезжей части и с непривычной точки зрения оглядывал знакомые здания. Но тогда все было как-то светло, хотя и слегка тревожно, всех опьяняла жажда перемен и никто бы тогда не поверил, что через три года по этим же местам, сметая все на своем пути, прокатится небольшая, но очень агрессивная толпа людей, которым эти перемены оказались ненавистны. 'Причем ведут они себя так, словно вырвались из незримого подполья и стремятся натворить как можно больше, прежде чем их вновь туда загонят. «Проклятые люмпены, – злобно бормотал Дмитрий сквозь зубы, прибавляя шагу, чтобы обогнать какого-то, явно пьяного типа В грязном пальто, – где же управа на всю эту сволочь?"|

В районе Кропоткинской улицы была выставлена еще одна, жидкая и растянутая цепочка безоружных солдат, с которой расправились столь быстро, что в разочаровании от слишком легкой победы стали преследовать и избивать разбегающихся. Солдаты прятались в автобусы, закрывали двери и баррикадировали щитами окна, которые немедленно разлетались вдребезги под градом непонятно откуда взявшихся булыжников.

– Эх, блядь, поджечь бы этих тараканов! – неожиданно завопил рядом с Дмитрием молодой усатый) парень, одетый в казачьи шаровары, китайские кроссовки и нестроевую камуфляжную куртку с поясом,) на котором болтались сабельные ножны. Казачья фуражка с красным околышем была лихо сдвинута набок, а в руке он держал обнаженную саблю, подрагивая ей так, словно ему не терпелось немедленно пустить ее в дело.

Дмитрий отошел от него и прибавил шагу, надеясь, что хоть где-нибудь впереди этот безумный марш будет наконец остановлен. Казалось, что вырвалась наружу долго сдерживаемая и от того разъяренная и бесшабашная дикость – и теперь несется по опустевшим улицам, предоставленная самой себе, безумная и безжалостная.

На Смоленской площади ситуация повторилась – омоновцы снова прятались в автобусы, а толпа подбирала их щиты и дубинки и уже почти бегом устремлялась вперед. Кто-то поджег два грузовика, и это пламя придало всем проходившим мимо участникам событий какое-то новое оживление. Дмитрий задыхался от быстрой ходьбы и ярости на власть, которая предстает такой могучей перед своими законопослушными гражданами и столь жалкой и бессильно-растерянной перед настоящими бандитами.

Через час всей этой ходьбы колонна стала скащиваться в начале Новоарбатского проспекта, явно готовясь идти на прорыв блокады Белого дома. Дмитрий уже явственно различал ее руководителей, расхаживавших в военной и полувоенной форме с мегафонами в руках.