Если я умру здесь, в лесу, потому что не подготовилась достаточно, потому что я была слишком отвлечена, чтобы потрудиться надеть свой собственный проклятый меч в ножнах, я буду совершенна зла на себя.
Я готовлюсь к тому, что второй всадник обрушится на меня, но я не уверена, что смогу выдержать это. Я отчаянно пытаюсь придумать другой вариант.
Когда лошадь приближается, я падаю на землю, борясь с каждым инстинктом выживания, пробуждающим меня убежать от огромного животного. Она устремляется ко мне, и я поднимаю топор и рублю вверх. Кровь брызгает мне в лицо.
Существо бежит, а затем падает со зловещим пронзительным звуком, наваливаясь своей массой на ногу всадника.
Я поднимаюсь на ноги, вытирая лицо, как раз вовремя, чтобы увидеть рыцаря с серебристыми глазами, готовящегося атаковать. Я усмехаюсь ему, поднимая кровавый топор.
Всадник с янтарными глазами направляется к своему павшему товарищу, призывая остальных. Рыцарь с серебристыми глазами поворачивается к своим спутникам.
Пойманный в ловушку наездник борется, когда я наблюдаю за тем, как два других всадника освобождают его и поднимают на свою лошадь. Затем шесть всадников уходят в ночь, уже без смеха.
Я жду, боясь, что они могут вернуться, боясь, что что-то худшее выскочит из тени. Минуты летели незаметно. Самый громкий звук — моё рваное дыхание и рёв крови в ушах.
Шатаясь, мучительно иду по лесу, только чтобы найти своего коня, лежащего в траве, пожираемого лошадью мёртвого всадника. Я машу топором, и он убегает. Однако это никак не поможет моей бедной лошади стать менее мёртвой.
Моя сумка исчезла с её спины. Должно быть, упала во время езды, вместе с моей одеждой и арбалетом. Ножи тоже исчезли, лежали в лесу, когда я их бросила, и, вероятно, потеряла в кустах. По крайней мере, Закат все еще здесь, привязанный к седлу. Я освобождаю меч отца судорожными пальцами.
Используя его как трость, мне удаётся протащить себя до самой крепости Мадока и смыть кровь на улице снаружи.
Внутри я встречаю Ориану, сидящую возле окна. Она вышивала. Она смотрит на меня своими розовыми глазами и не пытается улыбаться, чтобы успокоить меня.
— Тарин наверху, Виви с девушкой тоже. Оук спит, а Мадок планирует. — Она осматривает мой вид. — Ты упала в озеро?
Я киваю.
— Глупо, правда?
Она делает другой стежок. Я иду к лестнице, и она вновь говорит, прежде чем моя нога ступает на первую ступень
— Будет слишком плохо, если Оук останется со мной в Фейриленде? — спрашивает она. После долгой паузы она шепчет:
— Я не хочу терять его любовь.
Ненавижу то, что должна сказать то, что она и так знает.
— Здесь не было бы конца речам, полным яда, слухов о короле, каким он бы был, если бы Кардан был в стороне — и это, в свою очередь, могло бы заставить тех, кто верен Кардану, желать вывести Оука из игры. И это даже если не думать о больших угрозах. Пока Балекин жив, Оуку будет куда безопаснее вдали от фейри. Плюс к этому есть Орлаг.
Она кивает с мрачным выражением лица и поворачивается к окну.
Может, ей просто нужен кто-то, кого можно считать злодеем, кто-то, кто будет виноват в том, что их разлучили. Ей повезло, что я та, кого она уже не любит. Тем не менее, я помню, каково это было — скучать по тому месту, где я выросла, по людям, которые меня воспитывали.
— Ты никогда не потеряешь его любовь, — говорю я, мой голос звучит так же тихо, как и её. Я знаю, что она меня слышит, но не поворачивается.
Я поднимаюсь по лестнице, нога болит. Я уже стою на лестничной площадке, когда Мадок выходит из своего кабинета и смотрит на меня. Вдыхает запах. Интересно, чувствует ли он запах крови, всё еще струящейся по моей ноге, или запаха грязи, вместе с этим холодной воды из колодца?
Холод пробирает до костей.
Я иду в свою старую комнату и закрываю дверь. Протягиваю руку под спинку кровати и радуюсь, что один из моих ножей всё еще там, в ножнах и немного пыльный. Я оставляю его на том же месте, чувствуя себя немного более в безопасности.
Я хромаю к своей старой ванне, кусаю внутреннюю сторону щеки от боли и сажусь на край. Затем откатываю штаны и осматриваю, что осталось от стрелы. Треснувший наконечник — ива, испачканная пеплом. Сам же наконечник сделан из зубчатого рога.
Мои руки начинают дрожать, и я понимаю, как быстро бьётся моё сердце, как всё расплывается в глазах.
Ранения от стрел плохи, потому что каждый раз, когда двигаешься, рана ухудшается. Тело не может зажить из-за инородного тела и чем дольше оно там, тем труднее излечиться.
Глубоко вздохнув, я подвожу палец к наконечнику стрелы и слегка надавливаю на него. Мне так больно, что я задыхаюсь, и на мгновение в голове не остаётся ни одной мысли, но, вроде, стрела не застряла в кости.
Я готовлюсь, беру нож и разрезаю около дюйма кожи моей ноги. Это мучительно, и я вдыхаю неглубокие вдохи, когда вжимаю пальцы в кожу и вытаскиваю наконечник стрелы. Так много крови, слишком много. Я прижимаю руку к ране, пытаясь остановить кровь.
Некоторые время у меня кружится голова, и я не могу ничего сделать, кроме как просто сидеть вот так.